Но, дом был пустой! Никто не суетился на кухне. Лариса постаралась спрятать свое разочарование. Но, нехорошие мысли закрались ей в голову.
– Почему? Это бойкот?! – в голове у нее снова ожили те неприятные картины.
Она представила, как будет жить здесь целый месяц в атмосфере общего презрения. И месяц жизни во Франции ей снова показался ее ошибкой.
Ситуацию немного смягчил Аля с семьей. Сабин щебетала и пила кофе, а дети в это время рассматривали подарки. Лариса поговорила с Аля о том-о сем, помня, что впереди Канны и с удовольствием вручила ему мешок сувениров из Москвы.
– Хоть этот на моей стороне, – подумала она.
На этом день закончился! Ни шукрута, ни шампанского, ни веселой встречи!
Если бы не усталость, Лариса не уснула бы от пожирающих ее мыслей. Потом, вспомнив любезную Николь, которая, поехала ее встречать. Их общение в ресторане, по дороге. Она подумала, что утро вечера мудренее. Так учила в детстве ее мама. И это работало. Она немного успокоилась и заснула.
***
Утром ее снова ждали запах свежих булочек, кофе и кухонька Ани, в которую она спустилась по той самой скрипучей лестнице.
– Странно! – подумала она, впитывая в себя ожившие здесь ощущения. – Как будто не прошло два года! Как будто не было расстояний в три с половиной тысячи километров. Как будто я мгновенно перенеслась в параллельный мир, который существует независимо от моего московского мира.
Лариса знала в этом доме все, и помнила все до мелочей. И с удовольствием взяла в руки круассан и отхлебнула кофе.
Утро было дождливое. И Аня сказала так, как будто впереди у них было много-много дней, и потерять парочку троечку из-за дождя – пустяк!
– Сегодня никуда не пойдем, сегодня плохая погода. Николь уморилась дюжа. Спить.
Она уселась на кресло, положив ноги на табуретку, и стала смотреть телевизор.
– А что Арно? – спросила Лариса, как можно безразличнее, присаживаясь рядом.
– Арно дюжа болел. Думали, умреть. Очень не хорошо. Без сознания был.
– Как, чуть не умер?! И почему мне ничего не написали? – удивилась Лариса.
– Не знаю. Сидел дома, температура дюже большая, голова болела. Потом опиталь. Похудел.
Аня говорила об этом спокойным без эмоций голосом. Как о малозначительной новости. Ее лицо почему-то никогда не изображало эмоции. Подслеповатые глаза всегда глядели через огромные стекла очков в никуда, и лицо было такое же, как если бы она просто вспоминала покупку в магазине.
– Да, да! – вспомнила Лариса, как Николь по дороге, когда они зашли в ресторан, рассказывала: «Арно болеть, пиво нет, водка нет. Шоколад нет».
– А где же он сейчас? – с тревогой спросила Лариса.
– На работе. Ещо немножко. А потом будет ваканс. Поедем Норманди.
– А в Канны? – чувствуя неладное, спросила Лариса.
– В Канн не поедем. Аля сдал дом в Канн мужику. Жалко терять, много денег. У него двое детей! Тяжело! В Норманди тоже хорошо.
– Какой еще Норманди?! – возмутилась в душе Лариса. Она не хотела в Норманди! Она хотела, и просто мечтала в Канны! И отпуск взяла специально в июле, чтобы купаться в море. Свою дачу из-за этого забросила!
– Да, Канны тюкнулись! – возмутился тихо внутренний голос. – А мы-то! Кучу подарков ему привезла, дорогие пожарные машины, коллекционные! Сколько их искали! И ведь взял все с удовольствием. А Канн-нет! – передразнил он Аню.
