В этом же деле однозначно был известен примерный район, где впервые появился неизвестный «агент», как для простоты я обозвал про себя вирус, и где следует искать место, из которого он пришел.
Просмотрев документы, предоставленные мне для изучения, я отсортировал их. Часть из них, в которой содержались медицинские сведения о неизвестной болезни, я пробежал глазами, но, не поняв и половины специфических терминов, передал их профессору.
Он в свою очередь, снова подняв взгляд на генерала, и получив его одобрение, аккуратно, стараясь не помять, положил их перед собой и, уткнувшись в них глазами, стал внимательно читать.
Я же погрузился в хитросплетения докладов, радиограмм и записок, поступавших из расположения 3-го Украинского фронта до 25 мая, когда от двух из его армий 26-й и 27-й уже мало что осталось.
Во время работы с документами я очень часто настолько погружаюсь в процесс, что перестаю замечать людей, находящихся рядом.
Вот и сейчас, через два часа изучения материалов, забыв о том, что в кабинете находятся старшие офицеры, я, как ни в чем ни бывало, произнес, – Хорошо бы стаканчик чая.
– Два, – добавил профессор.
Возмутившись такой наглости, генерал громко просопел и ответил: – А может, еще бланманже изволите!?
Не получив ответа, он посмотрел на полковника и, вызвав дежурного, попросил принести из столовой три чая и обед на одного.
Я тем временем, разложив документы на столе, наконец связал все воедино, заметив пару совпадений, которые могли послужить отправной точкой нашего задания.
Прихлебывая из фарфоровой тарелки борщ и держась чуть позади, генерал пытался понять мою логику раскладки документов.
– И что это за канитель, майор? – поинтересовался он.
– Все это может указать место, откуда мы должны начать, – ответил я.
– В чем суть? – спросил полковник. – Тут же все очень туманно, мои люди работали с этими документами на протяжении недели.
Он затушил в пепельнице недокуренную папиросу и, встав с места, склонился над столом напротив меня.
– Я не знаю ваших людей, и не знаю, почему они этого не заметили, товарищ полковник, – ответил я, – здесь не хватает сведений, связывающих всю картину воедино, хотя есть определенные зацепки.
– Первые случаи болезни зафиксированы в полевом лагере для военнопленных в городе Оберварт и во временном госпитале в районе города Лайбниц. Они расположены на расстоянии семидесяти километров друг от друга. А третий случай вообще в ста сорока километрах на севере.
– Какая между ними связь, если учесть, что за этот период нет приказов о передислокации частей между этими районами?
– И какая? – спросил полковник.
– А вот какая, – ответил я, – 13 мая на линии разграничения союзных армий в расположение передовых частей 27-й армии вышла группа из двадцати наших военнопленных, освобожденных союзниками из лагеря в Боцене.
– Я прошелся по списку документов, и вот! Их, как положено, отправили на проверку в фильтрационный пункт в Лайбнице. Это раз!
– 14 мая разведчикам 163 стрелковой дивизии сдались десять солдат СС и офицер в звании оберфюрера. Солдат сразу отправили в пункт сбора военнопленных. А офицера после допроса повезли в Берлин. Но не довезли. Это два и три!
– Отсюда возникает несколько вопросов.
– Разрешите, молодой человек, – подал голос профессор, прожевывая кусок черного хлеба и запивая его чаем.
– Все, что происходит, крайне ужасно, – прожевал он.
