Исключительной меры наказания владивостокский гопник все-таки не заслужил, поэтому Синичкин соразмерил силу, направление и попросту надежно вырубил чувака. Тот гулко плюхнулся о землю.
Поняв, что творится неладное, двое других на миг оставили свои разборки с девчонкой и глянули на Синичкина. Потом один остался ее держать, а второй выступил к оперу. А когда оказался на подходящем расстоянии, словил удар в кадык и тоже без чувств опрокинулся навзничь.
Последний противник осознал, что происходит, выпустил девочку, развернулся и кинулся в сторону тускло освещенной набережной.
Девушка без сил опустилась на землю и, всхлипывая, стала ползать, отыскивая отлетевшую в сторону босоножку. Она явно была не в себе.
Опер присел рядом с ней на корточки. Спросил:
– Тебя как зовут?
– Дина, – сквозь слезы проговорила девочка.
– А я Петя. Все кончилось, Диана Батьковна. Все прошло. Тебе ничто не угрожает.
Девушка нашла босоножку, жалобно сказала: «Порвалась», – и разрыдалась.
– Пойдем, я отведу тебя домой. – «Петр Зверев» взял ее за локоть, но она отпрянула. – Не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю. Пошли отсюда, а то эти архаровцы скоро очнутся. – Он кивнул на два распростертых тела. – Ты далеко живешь?
– На Чуркине, – всхлипнула девчонка.
Мыс Чуркина, вспомнил Синичкин справку, это совсем другой район города. Там как раз рыбный порт, кладовщику Звереву в тех краях не худо б побывать. Но ехать туда далеко, кружным путем, огибая залив. Тот район еще со времен Хрущева собирались соединить с центром Владивостока мостом, но пока хватало других забот[8].
– Ничего, возьмем такси. Да не бойся, сдам тебя родителям с рук на руки целой и невредимой.
– Я с подругой живу, в гостинке.
– Да? А я думал, ты школьница. – Девушка и впрямь выглядела совсем юной и худенькой.
– Первый курс университета, – с гордостью прошептала Диана. – Филологический факультет.
– Держись, филолог, крепись, филолог, ты ветра и солнца брат[9], – переделал опер старую песню. – На вот тебе платок, глазки вытри и больше не плачь.
Они прошли по каменистому пляжу до лестницы. Девушка сняла босоножки и шагала босиком, укалываясь о темные и острые камни. Сарафан на груди у нее был порван, и она придерживала его рукой. По широкой лестнице поднялись на набережную и оказались в самом начале Ленинской улицы, неподалеку от кинотеатра «Океан».
В «Океане» шел голливудский блокбастер «Козерог-один» о том, как американские астронавты симулировали в студии космический полет на Марс. Синичкин посмотрел эту ленту в Москве, в кинотеатре «Октябрь», с Люсей (маленького Пашу оставили с соседкой). Они попытались тогда склеить полуразбитые свои отношения, но, видать, и кино на двоих, и последующий ужин в ресторане «Метелица» оказались слишком слабым средством.
Синичкин поймал такси и галантно усадил девушку на заднее сиденье. Сам поместился рядом.
Поняв, что опасность миновала и новый знакомый ей вряд ли угрожает, худенькая Дина литературно грамотно, но сбивчиво стала повествовать Синичкину о событиях сегодняшнего вечера и, шире, о своей жизни.
Они с подружкой из Арсеньева, закрытого города в двухстах километрах отсюда; в прошлом году поступили во Владике на филфак; общагу им не дали, снимают комнату в гостинке; сегодня экзамен сдали и пошли вдвоем на «набку» и на «Динамку» погулять. К ним прикололись на пляже трое; Нинка быстро сообразила, куда дело клонится, вырвалась и убежала; парни стали до нее докапываться, поэтому: «Спасибо, я вам очень признательна». А дальше вы знаете…
