Фундамент бичи все же залили. Желтоглазый приехал за своими работниками; те побросали инструмент в кузов грузовика, забрались туда же и ждали, пока хозяин поговорит с Максимычем. Плата за услуги Евфратовских бичей оказалась очень уж большой. Но делать нечего: договор дороже денег. Расчет, как и обговорили раньше, – бетоном. «Сэкономить» такой объем, какой нужен был Евфрату, сразу оказалось невозможно. Это подтвердилось несколькими днями, когда бетонорастворный узел под надуманным предлогом работал в полторы смены. Максимыч стал саморазрушительно думать. Фундаменталистом он оказался рыхловатым. Его еще больше раздражал животноводческий запах фермы, пропитавший всю Катеринину одежду с пожитками. В гневе обозвал Николашку, отпрыска своего полупрозрачного, недоноском и несоразмерно отвесил ему оплеуху. Катьке, бросившейся защищать ребенка, под горячую руку тоже досталось – не за защиту Николашки, а за то, что вместе с Евфратовскими бичами на следующий день после фундамента начала саман – глинобитный кирпич – делать на новой застройке. Дура баба! Желтоглазый лукавец предложил ей помощь, якобы договорившись с Максимом, та и согласилась. Выдали бичи самана на-гора за день тысячи две – считай, на полдома. Все это хорошо, но как с желтоглазым расплачиваться-то?
– Ты, козел узкопленочный, кто тебя просил со своей помощью лезть? – еле сдерживая крутые кулаки, орал Максимыч, подъехав с водителем на самосвале к Евфратову дому, купленному недавно у Моисеевича.
Шофер на всякий случай из кабины не вышел, мотор не глушил. Он впервые видел Максимыча таким взбешенным и был готов ужарить по газам и рвануть с места.
– Слушай, дорогой, зачем так неправильно разговаривать? – оскалил Евфрат неподлинно сверкающие зубы. – Ты с женой разберись. Муж и жена – одна сатана, так, да? Если не можешь сам, давай я разберусь.
На шум из глубины двора вышли трое с бесчеловечными челюстями – подручные Евфрата.
– Шакалье!.. – Максимыч резко развернулся на каблуках, вскочил в машину и с лязгом захлопнул дверцу.
Водитель даванул на газ, обдавая клубами чада желтоглазого с подручными, и самосвал, содрогаясь всеми механическими суставами, рванул прочь. В мозгу мастера бушевала дьявольская плавильня – она испепеляла его самолюбие, мужское достоинство, вообще всего – до неукушенных локтей. «Ладно, надо успокоиться, на горячую голову ничего путного не придет», – уговаривал он себя. Вроде бы уговорил. Самосвал выскочил за хутор, шофер вырулил на дамбу. По ее гребню, по накатанной грунтовой дороге – ближе к бетонорастворному узлу. Водитель был опытный, полуденный дежурный хмелек у него давно выветрился, но скорость он все же сбавил. Не хватало еще нырнуть в воду, тем более что она подступала чуть ли не к самой дороге. Озерная поверхность гримасничала в унисон нервическим порывам ветра, прибивая желтую мусористую пену к кромке берега. Это только когда смотришь на водохранилище с Максимовского взгорка, оно кажется зеркальным. Сумбурные самоедские мысли постепенно остужались магическим свойством рябящей воды – экое мутное зерцало, а хочется в него глянуть.
Максимыч пристально всматривался в оловянный слиток водохранилища, зыбко оправленного глиняной насыпью. А ведь правду, пожалуй, говорил холстомер Моисеевич, что хутор может затопить, подумалось снова. Максимыч сам давеча видел, что единокровные роднички просачиваются в нескольких местах у подножья дамбы. Они стекали безобидными прожилками на луговину и растворялись там. Однако колхозаны, не любившие делиться друг с другом трудностями-напастями, все ж пробалтывались, что в подвалах у иных вода выступает по щиколотку.
