В районе Малии разбежался по песку – и не удержался – неожиданно для себя прошёл долгим «колесом» по пляжу, чем, не желая того, сорвал аплодисменты объявившейся невесть откуда англоязычной публики.
…Сдаётся мне, интуристы тут задались целью «спасать» одиноких.
Что ни встречный, – в качестве «круга спасательного» – бросает улыбку ободряющую: «Хеллоу!»
И – жить можно «обречённому» на молчание…
А под вечер в порту Ираклиона – суперлайнеры, катера, яхты… Солнце – словно срезанное поверх ножом – быстро таяло в море.
Душа пела, полнились солнцем глаза! Кала! (Хорошо!)
9
Сиси – Солнари – д. Христос – Адонис – Неаполи.
Море разбушевалось – не отвести глаз: в белой пене, клокочущее, билось о скалы, дышало паром…
Мы стояли друг против друга – и до меня дошло: море оттого бесится, что людям не до него!
Да, не для купанья погодка! На пляжах спасатели – чуть что – в свист…
Но мне удалось-таки сплавать. Притом что море изрядно потрепало непослушного, дразнящего Посейдона…
Миновав Малию, впредь никого уже не встречал.
Двигаясь на восток, вышел к пустующей, не запирающейся православной церквушке.
Далее – без дорог. Помолившись, нашёл за церковью едва заметную тропку с видом на «крымский Батилиман». Обогнув же над беснующимся морем обрыв и спустившись в дол, оказался среди древних руин…
После обустроенного побережья – заброшенность. Как будто нога человека не ступала здесь уже тысячу лет.
Ветр с моря обдувал, спешить было некуда – и я час за часом шёл мимо каких-то доисторичесеих развалин, пока не набрёл на удивившихся моему появлению двух пастухов, которые воззрились на меня, как на чудо, и жестами дали понять – засветло, если идти берегом, до жилья не добраться.
И что бы я делал, если бы эти добрые люди не подбросили меня на мотоприцепе – пусть допотопном, в компании со связанным, но брыкающимся козлом?!
Полчаса взмывали мы вместе с этим самым козлом по серпантину в горы.
Всё выше… Пока не оказались на «Ай-петринских», как показалось, высотах… Откуда мне уж следовало выбираться самому.
И долго я шёл в глубь гор, а солнце закатывалось, стирались понятия времени-пространства, и чудилась – неподалёку, на склоне горы Иды, – пещера младенца Зевса…
Но вот проза жизни – хотелось есть. Благо – в деревне Христос (!) сорвал я по пути свисающую надо мной гроздь винограда… А посему когда – уж к вечеру – меня нагнал допотопный тарантас и водитель-грек предложил: «Макря… леофорио…» (что бы это значило?) – я не возражал.
Словоохотливый, весь – улыбка, подвёз он меня к отъезжающему уже автобусу (как выяснилось, последнему), идущему на Ираклион. Но, как я ни настаивал, филос (друг – по-гречески) категорически отказался от денег.
Не веря удаче, ехал я сквозь критскую тьму на фантастическом, с голубоватой понизу подсветкой, автобусе в отель свой «Пальмира», а рядом, как та ж ночь, сидела точёная негритянка. И гладкие ноги её – напоминанием о Незаходящем Солнце – слегка касались моих…
10
Айос-Николаос.
Последний день. К концу – путешествие с солнечными его днями.
Не передать счастья, что испытал я, бредя в шторм вдоль моря, когда стая чаек мотыльками увивалась следом, заодно с ветром, пытающимся не просто расшевелить – сбить, сдуть…
И здорово же было ехать тогда на колымаге вверх! Едва ль не за облака. В то время как ветр, как бешеный, трепал мне рубаху – пока я, вцепившись изо всех сил в края шаткого кузова, с восторгом озирал пол-Крита и упивался неповторимым горно-морским ароматом…
