Ветка Вятка - страница 23

И вот ещё одна вещь, поразившая меня в Судиславле. Проезжая по Костромской улице, с намерением покинуть город я наблюдал неожиданную и неестественную для, к примеру, столичной жизни картину. С одной из прилегающих улиц высунул нос с намерением пройти нам на перерез полицейский УАЗ. Водитель заметил Степвэй и остановился как вкопанный, хотя и скорость двигающегося автотранспорта, и расстояние между участниками дорожного движения позволяли несколько раз проскочить перекрёсток, да и вырулить куда тебе требуется. Во всяком случае полиция в Москве давно бы пересечение преодолела, глазом не моргнув, да и чего греха таить, я сам бы несколько раз уже был бы таков. Увиденное, естественно, меня смутило:

– Что такое?

– Поезжай! Он тебя пропускает! – подсказал папа.

И я проехал. Мгновение. Лишь короткое мгновение, но оно прочно засело в памяти. Знал ли водитель УАЗа, что этим, казалось, незначительным поступком он оставит у кого-то отметку о себе и своём городе? Добрую отметку. Сомневаюсь, что знал. Передайте ему пожалуйста, когда встретите.

– Вот справа за лесом Макарьев начинается, и Унжа течёт, – вталкивает меня в объятья действительности папин голос.

Я задумался на всё утро. Время вернуться.

Со смертью я столкнулся рано. Не с самой смертью, как с физическим явлением, а с тем антуражем, который создаётся вокруг неё, нагнетается. Особенно этот антураж хорошо виден, когда человек молодой умирает. Я даже помню, как его звали – Олег Попов.

День пасмурный был. Под ногами голодно чавкала грязная жижа. Я с бабушкой Леной и моей старшей сестрой (тоже Леной) шёл по площадке двора. Только из дома вышли. У нас в посёлке дома прямоугольником стоят, правда не четырёхвершинным, а шестивершинным, шесть домов, дом против дома. И вот мы шли по двору центральной пары домов. И как будто в воздухе стала материализовываться эта мысль – «Олег Попов разбился». Донесли её работяги, что с ночной смены от железнодорожной станции возвращались. Затем бабушки, что на лавочках сидят, судачат, кости всему посёлку перемывая, подхватили:

– Инки Мироновой сын разбился. Как его. Олег, кажется.

– Она уже давно не Миронова, а Попова.

Дорога, шедшая от станции к посёлку, лихо проскакивала перекрёсток – пересечение с Варшавским шоссе. Слева плотным рядом обозначали своё присутствие палисадники деревенских домов, крыши, стены, наличники резные, в ветвях и листьях утопающие и ненароком зовущие: «На помощь!» Дорожная насыпь и само асфальтовое полотно глядели на них свысока, надменно – виной тому были старания строителей, ответственно подошедших к работе и выполнивших дорожную насыпь основательно, по всем действующим нормам и правилам. Она получилась высокой, выше других дорожных элементов, окружающих построек, предметов. Отсюда надменность. Справа лежал провал тротуара, который ограничивался строем лип и железной решёткой забора, огораживающей пространство футбольного стадиона. Автомобиль, которым Олег Попов управлял, Лада-«девятка» валялся бесформенной грудой железа, перегораживая тротуар, войдя передней частью в изгородь, сильно поранив ствол дерева, выломав секцию решётки. Видимо водитель потерял управление, превысив скорость.

«Олег Попов разбился», – несколько дней висело дождливой тучей над посёлком.

«Инкин сын разбился», – не утихали разговоры на лавочках.

Погода, отравленная смертью, кашляла и чихала дождём. Мы вновь вышли под хмурое небо улицы. Состав был всё тот же. Шёл третий день считая от трагедии. Асфальт прикрыли еловым похоронными лапами. Молодые люди – парни, девушки, в большей массе своей в кожаных куртках (запомнилось почему-то) заняли один из столов с лавочками, что стояли с ним в комплекте. У нас столы установлены были на против каждого из подъездов домов. Этот был правый во дворе серединной пары. Девушки стелили скатерть, расставляли закуску на керамике. Ребята гремели стаканами и рюмками, доставали бутыли с прозрачной жидкостью.