– Вряд ли это сейчас возможно. Конечно, когда вы научитесь владеть своим даром, то сможете сами создавать для себя наполненную ванну там, где захотите, но пока придётся пользоваться тем, что есть. Но вы зря беспокоитесь, никто на вас не обратит никакого внимания.
Соня кивнула, понимая, что выбора у неё всё равно нет – не оставаться же грязной ещё неизвестно сколько времени. Торопясь и то и дело поглядывая в сторону входа, она юркнула под поток воды.
Позже, сидя во внутреннем дворе и прилежно выписывая подсказываемые Миэлой фразы, Соня почувствовала себя неожиданно уютно. Какими бы неприятными ни были свалившиеся на неё испытания, сытный ужин и душ могли примирить с любой действительностью.
– Жалко, что завтра уже не поговорим, – вздохнула она. – Ты здесь первая не смотришь на меня, как на врага.
– Вы же наверняка знали, на что идёте, – ободряюще улыбнулась Миэла. – Так что справитесь.
– Откуда мне было знать? – недоумевающе нахмурилась Соня. – Я, кажется, до сих пор не до конца понимаю, что случилось и, главное, что будет дальше.
– Я имею в виду, вы ведь не могли не знать, что тот способ, которым вы обрели дар, осуждается среди рождённых илкавов.
– Да уж, мне он тоже не понравился, – обиженно пробормотала Соня, думая, что если уж кто и должен выражать недовольство по данному поводу, то только она. – Вообще гадко делать что-то подобное без спросу!
– Вот видите, – примирительно улыбнулась служанка. – Вы и сами это понимаете.
– Ну разумеется!
На мгновение Соне показалось, будто они говорят о совершенно разных вещах, настолько несоответствующими друг другу показались взаимные уверения, но задумываться об этом было некогда – приближалась ночь, а она хотела ещё хотя бы раз пройти по важным маршрутам, чтобы надёжно запомнить путь.
Жизнь постепенно налаживалась. Не то чтобы Соня была довольна своим положением, но теперь считала его вполне сносным.
Её по-прежнему сторонились, но если в первые дни это пробуждало тревогу и тоску, то теперь Соня привыкла к своей отверженности. Она справедливо рассудила, что равнодушие – это далеко не худшее, с чем можно было столкнуться в чужой среде, и утешала себя тем, что скоро вернётся домой и жизнь снова станет прежней.
Соня считала, что она делает немалые успехи в обучении, хотя от наставницы она по-прежнему не слышала ничего, кроме лаконичного «плохо» или «очень плохо». Временами ей казалось, что та специально старается довести её до отчаяния, многократно усложняя задания после каждого её небольшого успеха. К другим Кэррайна проявляла куда больше терпения, однако Соня не решалась заговаривать об этом и просить о снисхождении, боясь, что тогда её просто выгонят из школы.
Соне казалось, что она становится совсем бесчувственной, привыкая не бояться, не злиться, не обижаться и вообще не позволять себе никаких лишних эмоций, что бы ни случилось. То, что поначалу представлялось невозможным, постепенно стало для неё естественной реакцией.
Впрочем, не успела Соня порадоваться обретённому равновесию, как ей пришлось осознать всю его ненадёжность. Во время очередного урока, когда класс неожиданно превратился для неё в дом, в котором она провела всё детство, Соня вдруг снова почувствовала себя маленькой девочкой.
Наставница уже не первый раз испытывала её детскими страхами, и Соня знала, что с этим ей справляться труднее всего. Можно было сколько угодно напоминать себе, что она стоит в учебном классе и через несколько минут созданный для неё мираж исчезнет без следа, но нелогичные, неоправданные ребяческие чувства вспыхивали с упрямой лёгкостью, пробуждая в ней всплеск силы.
