– Как же я ее, такую красавицу, в духовку буду сажать?
Что касается духовки, то наши отечественные цыплятки для кулинарных целей были куда более подходящи: их в духовку входило несколько. Ужаренные до хруста, они вполне умещались на тарелке, поджав под себя хрупкие крылышки, которые потом наш кот в мгновение ока сгрызал без остатка…
Наконец Коля получил то, что так долго вожделел – базу. Он сразу лозвонил мне и был счастлив, будто английская королева отписала ему в вечное владение одну из индийских провинций, где жемчуга сгребают лопатой.
– Сейчас ты настоящий раджа! Или нет! – вскричал я, поздравляя друга с новым назначением. – Магараджа!
Честно говоря, радоваться было чему: Колю сделали начальником не какой-то отдельно стоящей базы (хотя и это было уже большой удачей), а целой системы баз, которые носили название лесоторговых. Тот, кто помнит те времена, наверняка знают, что лесоторговые базы – это был Клондайк в прямом смысле этого слова. Там было все: от шурупов до кирпича. Естественно, это «все» было далеко не для всех, поэтому ни перед кем так не снимали шляпу, как перед директором лесоторговой базы, а перед управляющим (а Коля стал именно краевым управляющим), шляпу не просто снимали, а снимали с глубоким поясным поклоном. В пространстве между шурупами и кирпичом умещалось огромное количество крайне необходимых в домашнем хозяйстве вещей. Но самым желаемым и недоступным был, конечно, унитаз.
О внедрении индивидуального унитаза в повседневный быт рядового советского человека можно говорить очень долго и много. Он появился в нашей жизни, когда Никита Сергеевич Хрущев начал массовое возведение Черемушек в разных городах страны, в том числе и на Кубани. Отдельная квартира предполагала и отдельный унитаз. До этого большинство граждан СССР сидело в позе орла в тесном дощатом сооружении, именуемом в просторечье сортиром. Я до сих пор помню наш первый унитаз в коммунальной квартире на улице Клубной, этакое мощное сооружение, словно вырубленное из скалы, с громадной чугунной крышкой над головой, которая норовила всякий раз съехать и упасть, когда дергали за цепь, с помощью цепи водяной поток со свирепым клокотанием и звуками прорвавшейся плотины устремлялся вниз. Рев этот можно было слышать даже через подъезд.
Надо сказать, что крышка однажды-таки упала. Это произошло, когда наш сосед, приемщик стеклотары дядя Костя, пьяненький уснул на унитазе и надолго заблокировал доступ в туалет остальным квартиросъемщикам. Пытаясь его разбудить, обитатели квартиры, главным образом его супруга Елизавета Амирановна, яростно били кулаками в дверь и поносили Константина всякими жуткими словами типа:
– Шоб ты утопился там, пьяница несчастный!
Дверь туалета ходила ходуном, но дядя Костя продолжал спать с глубоким нутряным храпом. То ли храп, то ли стуки, то ли наши крики сотрясли крышку сливного бачка, сдвинувшись, она полетела вниз, и дядю Костю от смерти спасло только то, что спал он, уткнувшись носом в спущенные штаны, и крышка угодила ему не по голове, а по спине. Костя взвыл и выполз к нашим ногам, как летчик, сбитый в тылу врага…
Но надо отметить, что в те времена, когда Коля получил в единоличное владение лесоторговые базы, на суровое советское коммунальное пространство белым лебедем уже выплывал чешский унитаз. Он так и назывался – «Белый лебедь».
Простому труженику о нем можно было только мечтать и грезить. Его видели далеко не многие, но те, кто видел, рассказывали так, как сегодня владелец мятых двадцатилетних «жигулей» делится впечатлениями о шестисотом «мерседесе» – с мстительной завистью.
