Причем тут следователь?
А потому что был и такой, но я его не видел. Сквозь наркотический дурман помню, как где-то далеко по коридору скрипнула входная дверь, и голос Сергея Андреевича продолжал разговор, начало которого я не слышал:
– Товарищ лейтенант, не раньше, чем дня через два-три. Он только сегодня в себя пришел…
Мне тогда подумалось, что речь шла обо мне.
Впрочем, почему именно обо мне? Отделение большое, разных голосов и звуков много, раненых и калеченых полные палаты, некоторые даже постанывают, я слышу. Но в отдельной палате, похоже, я лежу – единственный.
И, повторяю, без телевизора – непорядок.
Откуда такая фотографическая память, откуда такой тонкий слух, и глаза, способные рассмотреть полоски на побеленном потолке? Ведь я близорукий да, к тому же еще на правое ухо глуховат, поэтому телефонную трубку или блютус мобильника всегда держу у левого.
Что-то странное сотворил со мной грузовик, которого я также никак не могу вспомнить.
Глава 5 Николай Дмитриевич
14 апреля, 2000 г
Мудрицкий еще раз посмотрел на часы – осталось три минуты.
Пора!
Он встал из-за стола, взвалил на плечо свой ноутбук и вернулся на рецепцию у входа. Подождал, пока появилась белая юбочка с белым кокошником, расплатился за кофе и вежливо сказал «спасибо».
– Приходите к нам еще, – снова чуть присела коротенькая юбочка.
– Обязательно, – ответил Мудрицкий, но пошел, понятно, не к выходу, а прямо через зал к столику Подскребаева и Николая Дмитриевича.
Федор что-то внимательно изучал в своем наладоннике. Он его использовал и как персональный мини-компьютер, и как телефон, и даже (однажды попытался) как видеокамеру, но качество видео оказалось «никаким», на что Феликс ему и указал.
Подскребаев изрек тогда расхожую фразу, что мол: да, телефон должен быть телефоном, фотоаппарат фотоаппаратом, а видеокамера видеокамерой, но свой наладонник в качестве телефона использовать продолжал. Вот и сейчас ему кто-то позвонил, и Федор ответил короткое «Да». По сравнению с обычным мобильником он смотрелся просто огромным. Натурально – шахтерская лопата возле уха.
– Здравствуйте.
Федор сказал в телефон (в наладонник) ещё одно короткое: «Да, давай» и отбил звонок. Поднял голову и своим огромным тупым подбородком указал Мудрицкому на стул слева от себя:
– Садись.
Николай Дмитриевич вежливо ответил:
– Добрый день, – но руки не протянул, продолжал цедить из огромной фарфоровой кружки.
Зеленый чай – сумел разглядеть Феликс огромные «чаинки».
Их столик был прямоугольный (покрытый белоснежной скатертью), где посетители сидят парами напротив друг друга, и Федор усадил Мудрицкого рядом с собой…
То есть складывалась такая диспозиция: Николай Дмитриевич дает аудиенцию, а Подскребаев – как бы представляет и протежирует ему Мудрицкого.
Но Феликс продолжал стоять.
Перед Подскребаевым – опустошенный «наперсток» из-под кофе, в центре – черная лакированная пепельница без окурков (официанты их тут меняют оперативно, чуть ли не после каждой выкуренной сигареты), а перед Николаем Дмитриевичем – блюдечко с медом.
– Расскажи Николаю Дмитриевичу еще раз все то, о чем ты говорил мне, – сказал Федор. – Только коротко.
Феликс продолжал стоять.
Он напряженно раздумывал и, наконец, словно решившись, сказал, ни к одному из них не обращаясь и глядя на черную пепельницу в центре белого стола.
– А вы, Федор, вашему шефу, собственно, уже все про меня и рассказали.
