в час, как заря алеет.
Моей сотворенный рукою,
бог, верно, меня пожалеет…
А Тот, великий и страшный,
шлет кары, смотрит пытливо.
Да будет стена и башня
меж мной и Ним, Оголива!
Не будь ни врагом, ни другом,
не шли ни удачу, ни голод —
уйди, сними свою руку,
Тебя не знает Огола!
Оставь нам божков и рощи,
забудь про хлеба и сливы,
не может быть просьбы проще,
и в чем мой грех, Оголива?
Узнала ли тихий голос —
он смехом покрыт глумливым.
Ты тоже клянешь Оголу,
сестра моя, Оголива?
Огонь разводишь под вечер —
я гнев Его не утолила.
Ну что ж, зови, я отвечу
на голос твой, Оголива.
…Кури на высотах смолы,
пой ночью у вод залива —
ты пьешь из чаши Оголы,
сестра моя, Оголива.
* * *
По памяти прикосновений
пытаюсь воссоздать лицо,
которое сегодня не узнала.
Рука скользит по зеркалу, и мало
надежды на иссеченный резцом
край рамы зеркала.
Сказавший «veni»
наверное, продолжит: «vidi» – фраза
не прежде кончится, чем жизнь -
рука скользит, я отнимаю руку,
пока еще возможно отложить
конец движения, пока упруго
течет стекло под пальцами,
а в нем
мое лицо над отраженным днем
не изменилось навсегда и сразу…
Когда рука коснется рамы,
как если бы коснулась двери,
я постучу и попрошу пустить.
И я скажу, что я пришла с дарами,
и пусть мне воздадут как всем – по вере
чего мне ждать, мне глаз не отвести!
Рука скользит с угла и до угла
я солгала бы, как всегда, как проще -
но жизнь остановилась у стекла
и не стучась, уже вошла наощупь.
Но взгляд сошелся – вечность утекла
легко меня от слова отлучая
скользнули дни, не составляя лет…
Но взгляд сошелся, я не различаю:
жизнь не решилась, или жизни нет.
* * *
Ночь – она и всегда-то была неспокойна,
а ночи здесь и вовсе ни на что не похожи,
а то еще туман – хоть отводи рукой, но
не тут-то было. И хоть бы один прохожий.
Ко всему тому – этот город, такой чужой,
что, конечно, он должен быть обманом чувств,
как и любой дом, где огонь зажжен
в окне, в которое я не постучусь.
Пожалуй, только снег признать могу,
галочьи крестики на снегу,
скользкий асфальт, зависть паркетных зал —
да еще собачьи глаза.
Но асфальт подходит к дому, в котором свет зажжен
куда, как я уже сказала, мне хода нет.
Во дворе, где живет собака, снег под окнами желт,
и свет как снег – на что мне такой свет.
И значит, остается только снег,
да кресты – неловкий птичий разбег,
одна звезда, оттуда, издалека,
да еще, не забыть, река.
Но галки по ночам спят, а ночь – вот она, ночь.
Звезда, хоть и не спит, да дороги к ней не найду,
ветер ворошит снег, потерявший душу давно,
во сне, в ночь, как падал, засыпая на лету.
Подведем итог – итак, река.
Помню дворцы по берегам
и шпиль в огне, силуэт в окне
и еще один – на коне.
Как ни странно, река действительно есть
в этом городе, которого или быть не должно,
или мне здесь не быть бы – это уж как ни расчесть,
выбор неважен, лишь бы что-то одно.
А так как и спор долог, да и тема смешная,
то к реке – а здесь это уже не в счет.
Берега обманут, но воду, несомненно, узнаю,
и если ошиблась – течением перенесет.
* * *
Заглушила ночь
шорохи,
не ходи гулять далёко от дома —
там и серый волк бродит,
и черный волк рыщет,
и белый волк за ними – сторонкой.
А за полночь
на крыше
соседнего дома,
того, что напротив
то ли снег лежит ворохом,
то ли белый волк притих, смотрит.
Уйти бы мне из города,
уйти бы мне далёко в степи,
дойти бы мне до леса
да только белый волк смотрит,
и серый волк рыщет,
и черный волк тут где-то.
Со свечой до света
досижу – колеса
