Так после восьмого класса оказалась Тамара в ближайшем профтехучилище. В городе за последние годы ПТУ открывались чуть не при каждом производстве, поскольку партия в лице местного начальства сказала, что Ленинград – город победившего пролетариата и пусть пролетариата этого будет больше, а бабка за решениями партии следила.
Путягу Тамара кое-как закончила, и бабка привела ее на свой конденсаторный завод, сказав в отделе кадров что-то весомое про «рабочую династию», а что, Тамара не разобрала, ёжась под насмешливым взглядом хорошенькой делопроизводительницы.
Из ругани между бабкой и дедом Тамара узнала, что конденсаторный завод был ящиком. Иногда, возводя к небу глаза, бабка многозначительно произносила: «Космос». Это победное слово совсем не подходило к слову ящик, вполне, кстати, годящемуся для тех двухэтажных серых кирпичных построек, огороженных забором с перекрученной колючей проволокой поверху, которые и были бабкиным заводом.
Однажды, ссорясь с дедом из-за того, что «зарплаты опять не донес» и что она «получает с выработки, а его тринадцатая то ли будет, то ли нет», бабка забылась и выпалила: «Я на оборонку работаю!» На это дед ответил презрительной усмешкой, верченьем пальца у виска и напоминаньем, что и его институт тоже ящик, и вообще более или менее весь «великий, могучий и бескрайний» работает исключительно на оборонку, и поэтому нечего тут заливать.
– Из патентов твоих еще неизвестно, что получится, а я руками продукцию произвожу! – потрясая сжатыми кулаками, бабка пускала в ход последний аргумент. – Вот этими самыми! Чуть палец в сторону, и как тряханет! Я же вся теперь этим электричеством напитанная, как будка трансформаторная!
То, что бабке удавалось, зачастую вполне прицельно, стрелять электричеством, и дед, и Тамара знали на своей шкуре. Так же как и то, что эта бабкина диковинная особенность усиливалась в холодную погоду. И сравнение она себе придумала правильное: однажды летом Тамара осмелилась пойти вместе с соседскими ребятами на запрещенную для гулянья окраину садоводства, где стояла старая трансформаторная будка, и хорошо запомнила опасно вибрирующий шмелиным жужжанием воздух возле тонкой деревянной стены, к которой она так и не решилась прикоснуться.
Поговаривали, что работа на заводе вредная. Однако бабка держалась другого мнения. «Видишь, какой дым из трубы идет? Не черный какой-нибудь, а прозрачный совсем. Ветер дунет, и нет его. Болтовня эта вредная, а не работа», – объясняла бабка, когда они утром вместе шли на завод.
Тамара любовалась дымком. Он был нежным, небесно-голубым и рассеивался над ближайшими домами. Но подобные разговоры бабка позволяла себе уже после того, как Тамара стала своя : все служащие и рабочие бабкиного ящика давали подписку о неразглашении.
Сначала Тамару определили в цех № 1. Там она смешивала порошки для керамической массы. Открытые мешки с порошками стояли тут же, вдоль стен. Иногда мешки привозили в цех порванными, и содержимое просыпалось на пол. Тогда Тамара и Катюха, тоже из новеньких, брали совок с веником и шли собирать. У порошков были красивые названия – барий, цирконий, никель, и сами они были красивые – белые, серебристо-белые или с нежным золотым оттенком.
В этом цеху работали «вредники». Здесь давали бесплатное молоко, и отпуск можно было гулять целый месяц, а не какие-то двенадцать рабочих дней плюс выходные, плюс отгулы за сверхурочные, а все равно и трех недель не набегало.
