– Это запасной семейный счёт, на крайний случай, – не повёл бровью юноша.
– В любом случае, ни ты, ни ваша премиленькая Юна снять деньги с тех счетов не можете.
– То есть как?! – почти в унисон воскликнули оба.
– А какие документы у вас есть при себе? – едко заметил Астрогор. – Ну? Какие?
Да, тут он снова оказался на шаг прозорливее всех.
– У меня есть паспорт, – отозвался Виктор Сухманов.
– И у меня, – подхватил Матфей Катунь.
– Я попросил Ланса перевести все средства с обоих счетов на один. На имя Луции Бавервильд, – без обиняков объявил Револьд Астрогор. – Теперь только она имеет прямой доступ к этому, – ткнул он пальцами в бумагу, которую отдал ранее Луке, – счёту. Не благодарите!
Лукавая ухмылка искривила тонкую линию его губ на крошечный миг.
Лукерья смотрела на листок отупелым взглядом – сумма, которая там значилась, выглядела внушительной.
– Тут слишком много, – невнятным голосом пробормотала девушка, передавая лист с номером счёта и выписанной суммой средств Юне, а та остальным.
Реакция у всех повторялась: ошарашенные взгляды.
– Я кое-что добавил от себя, – апатичным голосом изрёк вурдалак. Разговор его уже тяготил, и он хотел поставить точку. – Считайте, что это моральная компенсация.
Может, кто-то и желал бросить ему в лицо, что в помощи нет нужды, и что пусть он засунет себе свои деньги кое-куда, но суровое выражение лица Астрогора, и его явное нежелание дальше вести диалог и, тем более, выслушивать пререкания, остановили волну несогласия.
По истечении недели обитания в Белручье вурдалак, перекочевавший на второй этаж в отведённую ему комнатку, уже начал подниматься и ходить по дому без посторонней помощи. Тогда-то и начали завязываться беседы, начинавшиеся с холодных колкостей, перетекая в затяжные размышления. Основным собеседником, кроме бывшей подруги, стал, как ни странно, Эрик Горденов.
– Придумывание истории мира, какого бы ни было, подобно высечению скульптуры из песчаного холма: чем больше стараешься получить цельную фигуру, тем обильнее крошится песок, тем больше песчинок сыпется, отваливаясь от монолитного куска. История не может иметь один сказ, она требует подробности-песчинки, и, в конце концов, фигура распадается на холмы и равнины миллионов рассказов с наслоениями, коим нет счёта. А собери всё воедино – вот тебе и былой холм!
– Не всем нужно копаться в песке, – простодушно возражал Астрогор. – Кому-то достаточно удовлетвориться видом холма и знать, что есть мир, в котором он, этот самый, живёт. Кстати, такой простак обычно счастлив и доволен своим обитанием в мире, он куда счастливее тебя, Философ, потому что не копается, не роет клад истины, зная, что можно вырыть такую яму, из которой уже не выбраться.
Хотя порой на откровенность Астрогору удавалось вызвать и Матфея Катуня, которого он уже не называл всеслухом, старательно избегая недавние проступки.
– Я хорошо уяснил одно: в мире есть только две роли – охотника и жертвы, – как-то в ходе одной из бесед с жаром заявил юноша. – И от чёртова Господина Случая зависит раздача ролей. Как карты выпадут, как фишки лягут. А я не желаю, слышишь, не желаю никаких этих ролей! Я против! Я так не могу! Не могу!
– Я прекрасно понимаю. Но выбирать всё равно придётся, – согласно кивнул оппонент.
– Не могу! – взвыл Матфей, голос его дрожал, как тронутая тетива.
– Я испытал обе, – тихо прошептал Револьд, – и жертвы, и охотника. Обе не мои, мне их навязали.
