– Я очень рад.
– Ей-богу, вы человек гениальный. Когда дело касается войны, неожиданных решений, тактики и ловких ударов… О, короли ничто рядом с вами! Но когда речь идет о душевных и телесных радостях, о сладостях жизни, если можно так выразиться, ах, сударь, гениальные люди никуда не годятся! Они – сами себе палачи.
– Ей-богу, Планше, – сказал д’Артаньян, сгоравший от любопытства, – ты меня страшно заинтриговал.
– Вам уже не так скучно, не правда ли?
– Я не скучал. Однако с тех пор, как ты начал говорить, мне стало гораздо веселее.
– Отлично для начала! Я вас вылечу, ручаюсь вам.
– Был бы очень рад.
– Давайте попробуем?
– Хоть сейчас.
– Ладно. У вас есть здесь лошади?
– Да, десять, двадцать, тридцать.
– Так много не нужно. Хватит и двух.
– Они в твоем распоряжении, Планше.
– Прекрасно, я вас увезу.
– Когда?
– Завтра.
– Куда?
– Вы хотите знать слишком много.
– Однако согласись, что мне нужно знать, куда я еду.
– Вы любите деревню?
– Не очень, Планше.
– Значит, вы любите город?
– Смотря по обстоятельствам.
– Ну, так я отвезу вас в одно место, которое наполовину город, наполовину деревня.
– Хорошо.
– И там вам будет очень весело, я в этом уверен.
– Прекрасно!
– И – о чудо! – это то самое место, откуда вы только что бежали от скуки.
– Я?
– Да, вы смертельно скучали.
– Значит, ты едешь в Фонтенбло?
– Именно в Фонтенбло.
– Боже мой, что же ты там будешь делать?
В ответ на эти слова Планше лукаво подмигнул д’Артаньяну.
– У тебя, злодей, есть там недвижимость? – продолжал мушкетер.
– О, домишко, сущая безделица! Но очень милый, честное слово.
– Я еду в твое поместье, Планше! – воскликнул д’Артаньян.
– Когда пожелаете?
– А разве мы не условились на завтра?
– Хорошо, завтра; к тому же завтра четырнадцатое число, то есть канун того дня, когда я боюсь соскучиться. Итак, решено?
– Решено.
– Вы дадите мне одну из ваших лошадей?
– Лучшую.
– Нет, я предпочел бы самую смирную; вы ведь знаете, я никогда не был хорошим наездником. А в лавке я окончательно отвык. И потом…
– Что потом?
– Потом, – продолжал Планше, снова подмигивая, – я не хочу утомляться.
– Почему? – решился спросить д’Артаньян.
– Если бы я устал, какое было бы для меня веселье!
С этими словами он поднялся с мешка кукурузы и стал потягиваться, довольно музыкально похрустывая всеми суставами.
– Планше! Планше! – воскликнул д’Артаньян. – Я считаю, что сибаритам[10] не угнаться за тобой! Ах, Планше! Видно, что мы еще не съели вместе пуда соли.
– Почему же это, сударь?
– Да ведь я еще не знаю тебя, – сказал д’Артаньян, – и теперь окончательно утверждаюсь в мысли, которая однажды мелькнула у меня в Булони, когда ты чуть не задушил Любена, лакея господина де Варда. Планше, твоя изобретательность неистощима.
Планше самодовольно засмеялся, пожелал мушкетеру спокойной ночи и спустился в комнату за лавкой, которая служила ему спальней.
Д’Артаньян снова сел в прежней позе, и его лицо, на мгновение прояснившееся, стало еще более задумчивым. Он уже позабыл о сумасбродных идеях Планше.
«Да, – сказал он себе, возвращаясь к мыслям, прерванным только что изложенным приятным разговором. – Надо разобраться в следующем: 1) узнать, чего Безмо хотел от Арамиса; 2) узнать, почему нет вестей от Арамиса; 3) узнать, где Портос. Тут скрыта какая-то тайна. И, – продолжал д’Артаньян, – раз друзья ничего не сообщают мне, обратимся к помощи нашего бедного умишка. Сделаем все, что можно, черт побери, или ”Малага!”, как говорит Планше».
