В конце ноября наконец пожаловало начальство. «Нарядила» по-хозяйски улегся на Ленькину кровать, которую Маруська с подручными соорудил по капризу «борзописца» прямо на подловке. Кровать, которая выдерживала даже Ленькины прыжки, едва не провалилась под тяжестью начальника. Кое-как устроившись, «нарядила» закрыл глаза и коротко бросил:
– Читай.
Мишарина охватило волнение. Это был первый слушатель его первого в жизни романа.
Он читал с выражением и в «лицах», стараясь интонациями подчеркнуть характеры героев.
Когда Ленька умолк, наступила долгая пауза. Ему показалось, что начальник заснул, и стало до слез обидно.
– Мало политики!.. – «нарядила» сказал это так резко, что Ленька вздрогнул и испугался. – И идейности.
Начальник замолчал, продолжая неподвижно лежать с закрытыми глазами, словно размышляя, чего еще не хватает в романе.
Мишарину стало совсем не по себе.
Правду сказать, он так увлекся, что совсем позабыл о главном условии. А портреты «петухов»[7] не позволяли широко раскрыть идейно-нравственные характеристики героев.
– Это только начало… – неуверенно произнес «борзописец». – Дальше появится следователь… Тогда уж…
– Во-во, – прорычал «нарядила», осторожно слезая с постели. – Давай, чтоб следователь был кристально чистым и идейно выдержанным… А так ничего. Мне понравилось. Интересно и жизненно…
Елей разлился по сердцу писателя…
С этого дня Ленька «оборзел». Он слонялся по лагерю, хватал «лосей сохатых» и допрашивал их с пристрастием. Они выкладывали ему все как на духу, включая то, о чем умолчали следователям.
По лагерю пошла молва, что Мишарин является правой рукой «нарядилы» и сколачивает банду, собирая подробное досье на каждого ее члена. Леньке стали приносить взятки, как те, кто хотел вступить в банду, так и те, кто не хотел. Взятками большей частью были продукты, поэтому к Новому году Ленька не только отъелся сам, но и собрал несколько подарков тем, кто, как и он, не смог бы выжить без поддержки. Среди этих «доходяг» большинство было политических, и на их примерах писателю не составило труда создать несколько «кристальных» образов «настоящих большевиков». А один, старый чекист, спроецировался в романе почти без изменений.
Леньке даже стало жутко интересно узнать реакцию тех, кто на воле будет читать этот роман. Он предполагал в финале наградить старого чекиста орденом, зная, что в жизни его «наградили» лагерем.
Насколько естественно на воле воспримут этот авторский обман? Ленька записал фамилию прокурора, который вел дело старого чекиста, и решил непременно послать ему экземпляр книги.
Утром после новогодней ночи к Мишарину неожиданно явился второй начальник. Тот, что ведал пайками. Маруська, следивший, чтобы никто посторонний не смел подниматься на подловку, не рискнул отказать зэку из «первой пятерки».
Его просьбу (!) почитать роман Ленька выполнил с той радостью, которая охватывает всякого художника, когда его произведение начинает привлекать внимание. Мишарин опять читал с выражением и «в лицах». И опять после прочтения воцарилась долгая мучительная пауза. Начальник был хмур и угрюм.
– Вам не понравилось? – осторожно спросил автор.
– Да нет. Штучка хорошая… забористая. А ты знаешь, что ты пишешь? – От такого вопроса Ленька растерялся.
– Детектив… – неуверенно проговорил он.
– Смертный приговор ты себе пишешь, – тихо произнес начальник, но от этих слов мурашки побежали по всему телу.
