Ты спрашиваешь про него: каким он был в детстве сыном.
Я говорю, что послушным. Ты заразительно смеешься: «Like father like son».
От твоего смеха в корытце образуется зыбь. Твои ноги проворно залезают в букеты водорослей, ты жмуришься от удовольствия.
Я сижу на стульчике для чистки и зашнуровывания обуви и начинаю заниматься твоими ладошками. Ночная царапина все еще видна розовым штрихом.
Крем Nivea для обычной кожи может быть использован и для тебя.
Ты мне рассказываешь, как работа и только работа спасала тебя от меня все эти годы.
– Меня от тебя не спасало ничего. Во время приливов наших отношений я чувствовал себя, как оборотень в полнолуние.
– Как оборотень себя чувствует в полнолуние, можно спросить?
– Очень хорошо чувствует, если собирается встретиться с девочкой волчишкой или с угрызениями совести, если приходится кого-то безвинного задирать.
– А ты как себя чувствовал – оплакивал бедныю овечку?
– Нет, я несся на стрелку с девочкой волчишкой сероглазой и клыкастой.
– Я, что ли, тебе выглядела клыкастой?
– Ты мне выглядела абсолютной.
– А сейчас как выгляжу?
– А ты сама как думаешь?
– Я думаю очень по-разному, потому как, хотя я и умная, но и нерешительная в тоже самое время. Ты не помнишь, у нас есть свежие огурцы в холодильнике или все съелись?
– Помню, что были сегодня утром. А в чем дело?
– Мне пахнет огуцом, и хочется его поесть.
Ты сидишь в полуподагрической позе над корытцем: распахнутый халат с чужого плеча ниспадает тяжелыми крыльями над раздвинутыми ногами, а под ним маечка в горошек, сестра легендарных трусиков, а под ней нет ничего. При виде твоего пупка и ниже мне не хочется идти за огурцом.
Ты держишь руки, как хирург до операции – кистями вверх и говоришь мне, что так долго находиться ногам в водорослях опасно: ты можешь превратиться в хвостатую русалку. Я понимаю, что уже бесполезно бороться с желанием, но делаю вид, что все идет своим чередом – вытираю твои ноги.
– Как же огурец?
– Огурец может и подождать. Я был в очереди первый.
Я обнимаю тебя под халатом и слышу, как ухает твое сердце прямо мне в щеку через упругую грудь. Мы идем, покачиваясь, как двое раненных одной стрелой, в сторону дивана и, едва достигнув его, согласованно падаем.
От твоих волос пахнет чем-то церковным. Ты понимаешь мой немой вопрос и говоришь, что это культовые духи «Gothic», что ты вычитала в журнале «Thrashers», что их стоит носить во время отдыха у моря, потому что в сочетании с запахами соли и ветра они имеют магическое действие на мужчин.
Халат около дивана замер недостроенной юртой. Я держу твои ступни, как два теплых и мягких утюжка на своем лице.
– А что если к нам сейчас кто-нибудь зайдет, а я совсем не одета. Вот будет история.
Мне трудно на это чем-нибудь ответить из-за арки твоей левой стопы.
– Мы всегда можем сказать, что я не совсем здорова или, что ты меня так любишь, что ночей нам не хватает.
Это одна из форм твоего ухода от действительности: ты все еще боишься называть некоторые вещи своими именами и рядишь их клоунами и клоунессами. Я надеюсь, что когда-нибудь это пройдет.
– Когда идешь к женщине и определенными намерениями, будь пожалуйста побритым, синяя борода.
Ты берешь мою руку в свою и мокаешь ее, как в горячий букетик нежных водорослей…
