Вилы - страница 32

Восстановленные Водяные ворота Оренбурга

Мятежники на пиках донесли солдат обратно до Оренбурга и бросили за ворота. На растоптанной дороге осталось три сотни убитых и 13 пушек. Валы и бастионы крепости заполошно затрещали ружейной пальбой, не давая мятежникам ворваться в город, но те и не думали, довольные одержанной победой. Больше осаждённые не пытались ударить по Бёрдам: «однакож свалки бальшой не было».

Рейнсдорп решил ждать избавленья извне, но и Пугачёв тоже ждал избавленья извне. Он знал, что его атаманы уже взяли Самару и Челябинск. Под угрозой трепетали Екатеринбург и Тобольск. Чика осаждал Уфу, а Салават – Кунгур. Пугачёвская идея казачьего переустройства России кружила по огромным пространствам, а сам Пугачёв сидел возле Оренбурга, как пёс на цепи. Казаки Яика урезали Пугачёву поле свободы до своего огорода. Пускай тогда генералы разгромят казачий бунт на Яике, зато он, Пугачёв, вырвется на простор.

Взаимное терпение яицких казаков и Пугачёва лопнуло 1 марта. В этот день Пугачёв, Ванюшка Почиталин и атаман Митька Лысов ездили в Каргалу к хлебосольному Мусе и набрались по брови. Лысов, яицкий казак, был с Пугачёвым с самого начала, с Узеней. Но сейчас, как и многим на Яике, ему не нравилось, что в бунте самозванец стал самым главным. И на обратном пути из Каргалы пьяные Лысов и Пугачёв разодрались насмерть. Митька схватил пику и ткнул Емельяна в бок. На счастье Пугачёва, под шубой у него была надета кольчуга. Верный Ванюшка вцепился в пику Митьки, не давая снова ударить Емельяна.

В Бёрдах Пугачёв устроил суд над Лысовым. Суд оказался недолгим: яицкие казаки уговорили Емельяна простить Митьку. Пугачёв вроде как простил. А потом, уже на попойке, мигнул верным людям, и те, круша столы и лавки, повалили Лысова и уволокли из-за стола сразу на виселицу.

Пугачёв поднял руку на своего сподвижника. Это означало, что он больше не будет служить интересам Яика. Он берёт бунт за горло и дальше поведёт туда, куда сам считает нужным. Начиналась весна перемен, последняя весна в жизни Емельяна Пугачёва.

В осаждённом Оренбурге летопись обороны добросовестно писал старенький академик Пётр Рычков. Эту летопись потом прочитает Пушкин.

Рычков попал на южный Урал в 22 года. Он был бухгалтером Оренбургской экспедиции. Тихий счетовод, он увидел древние сарматские курганы, яростные атаки батыров, сожжённые карателями аулы, залпы орудий с бастионов новых «транжементов». Рычков остался здесь навсегда.

Он работал с Кириловым, Татищевым, Неплюевым. Когда Иван Неплюев предъявил России Оренбургскую губернию, Пётр Рычков предъявил свой первый серьёзный научный труд: обзор губернии. Никакая другая российская губерния не создавалась с такой описательной базой.

В 1759 году вышло в свет капитальное исследование Рычкова «История Оренбургская», а в 1762 году – «Топография Оренбургская». За эти труды по настоянию Ломоносова Рычкова приняли в Академию наук.

Жизнь Рычкова проходила на степных ветрах. Рычков прокладывал дороги и чертил карты, собирал гербарии и минералы. В зарослях на дне оврагов он видел страшного зверя бабру – «отродие тигра», а на камышовых старицах Яика – лебедей, огромных, как волшебная птица Рух. Их всех потом перебили казаки.

Рычков первым рассказал о нефти Заволжья. Подземное нефтяное море простирается от Волги до Агидели под Татарией и Башкирией. А пугачёвский бунт таинственным образом обошёл это море по кругу.