По покоям и коридорам пронеслась весть: «Мандана разрешилась от бремени! У Камбуджии родился сын! У правителя Манды родился внук!» Гонец помчался в Анчан, сообщить новость шаху парсов.
Иштувегу смотрит на сморщенное личико, жалкое тельце новорожденного, который лежит возле Манданы, зажав в крохотный кулачок край покрывала, и безмятежно спит. Утомлённая болями дочь задремала. Сейчас сонное её лицо выражает умиротворение. Правая рука обнимает малютку.
Ариеннис сидит у ложа дочери ни жива, ни мертва, переводит взгляд с внука на супруга, от него на Мандану. Ариеннис не может спасти малыша и едва сдерживает рыдания. По осанке и выражению лица мужа она поняла, что решение принято, и оно непреклонно. Горя не миновать. Когда и как?..
Иштувегу смотрит на внука. Невозможно представить, чтобы это хилое и беспомощное создание явилось спустя годы угрозой для его державы… «Неужель и я был такой?..»
Иштувегу резко повернулся и пошёл прочь из комнаты. В коридоре ждали родичи и слуги, он распорядился, чтобы к нему пришёл Гарпаг, сановник и военачальник, которому шах доверял больше всех.
Взгляд Иштувегу из окна упёрся в дорогу. Она выкатывалась из дворца, вела к воротам в крепостных стенах, а дальше от неё разбегались городские улочки. Дорога переходила в мост надо рвом, потом уже невидимой из окна, терялась среди кустарника… Туда, в лес отправился Гарпаг.
* * *
Сквозь толстые стены почти не проникали вопли, что оглашали женскую часть дворца. Ночью умер малыш, он посинел и стал так страшен, поэтому шах запретил показывать тельце несчастного неутешной Мандане.
Потом распорядился похоронить в семейной усыпальнице. Ариеннис, захлёбывалась слезами, негодовала, но изменить что-либо не в её власти. Приходилось утешать дочь сквозь слёзы:
– В младенчестве дети очень слабы, и надо быть готовой к утрате. Надо молить Анахиту о даровании другого здорового ребёнка.
Мать и дочь понимали друг друга, но опасались говорить вслух страшное предположение, чтобы не обратить гнев правителя уже на себя. Ариеннис и Мандана обменивались взглядами, полными слёз, обнимались и рыдали…
* * *
Среди ветвей продирался всадник. Он свернул с проезжей дороги, какое-то время его конь ступал тропами лесных зверей, углубляясь в чащу. Его одежда взмокла от пота, но причиной тому не полуденный зной. Солнце не жгло, а ласково пригревало землю. Впервые за много лет службы Гарпага покинуло всегдашняя беспрекословная исполнительность. Раньше он никогда не задумывался, а выполнял приказ. Почему? Потому что это приказ правителя, во власти которого жизнь сотен тысяч людей, в том числе и его. И это никогда не вызывало сомнений, не приходил в голову вопрос: «А надо ли исполнять?» И не важно, насколько жестоки были последствия исполнения приказа. Но почему сейчас ему так трудно выполнить наказ шаха? Гарпаг, будто слышит снова и снова: «Отвези в лес, оставь диким зверям! И, чтобы никто не узнал!»
Гарпаг спешился. Вынул из седельной суммы куль. Посмотрел на личико. Младенец спит. До отъезда его кормилица долго держала у груди. Малыш наелся, пригрелся. Гарпаг осторожно завернул его в шерстяное покрывало и унёс в то время, когда кормилица заснула поев ячменной каши с подмешанной туда сонной травой. Монотонный и неспешный шаг коня в тиши ночной прохлады не только не разбудил, напротив, способствовал крепкому сну малыша.
