Во дворе толпились постовые сержанты. Гоша терпеливо поздоровался, протянув каждому руку. Дверь была открыта, первый этаж сегодня не спал.
Ещё не зная деталей произошедшего, разглядел у порога нож, мирно лежащий в свежей лужице красно-бурого цвета, и многозначительно произнёс: «Дела, дела».
– А мы завтра пойдём в школу? – спросил мальчик, когда Гоша прошёл в квартиру.
Молодая совсем девушка ответила, что уроки никто не отменял, и едва кивнула Жаркову; так она обозначила приветствие. Видимо, столько сотрудников приходило за последний час, что он не вызвал особенного интереса.
– Мама, мама, у дяди настоящий пистолет!
– Хорошо, – согласилась девушка, – не мешай. Иди умывайся, спать пора.
Мальчик протянул «ну-у-у…». Гоша, в принципе, не возражал против присутствия ребёнка, разве что стоило оградить того от участия в процессуальных действиях.
– Вы только мамку мою не забирайте, – попросил мальчик, и, схватив зубную щётку, выбежал в пространство коридорного холода.
Общага шепталась. Пока оперативник осматривал кухню и санузел в поисках возможных предметов, которые имели бы процессуальное значение, получил целый перечень версий: от покушения на убийство до причинения телесных повреждений по неосторожности.
– Она сама его, сама. Та ещё девчуля… – шептала толстая неприятная женщина с явными признаками затянувшегося перегара.
– Это пусть следователь разбирается, – улыбнулся Гоша.
– Не парься, командир, – твёрдо настаивал пьянющий сосед, – баба хорошая, так уж получилось…
Гоша внимательно слушал. По крайней мере, делал вид. Повторял за собеседником, задавал невнятные вопросы на уровне «да ладно», «не может быть» и «как же так». Тощие перекрытия, прогнивший пол… Сколько раз за годы службы он видел подобные коммуналки, сколько здесь крови разливалось.
– Начальник, – раскинул руки известный бедолага по кличке Трактор, – здаров, ты как вообще? Ты к Людке, что ли? А-а-а… – понимающе кивнул, – ну, занимайся, я тут ни при чём.
Людка невольно слышала каждую реплику. Комнаты располагались так тесно, что захочешь поймать тишину – не получится. Он вернулся на протокольный разговор, отказавшись от чая и кофе.
– Брезгуете, наверное, – догадалась Люда.
– Да… – растерялся оперативник, – нет, конечно, о чём вы говорите.
– Ладно уж, всё понимаю.
Не было смысла объяснять, что придётся нести ответственность, преступление – тяжкое, не выкрутишься. Она только сказала:
– Довёл, понимаете? Не могу больше. Ребёнка жалко, а его – нет.
– Ребёнок – это смягчающее обстоятельство, – произнёс Гоша, не выдав сочувствия.
Мальчик прервал разговор. Вбежав на радостях в комнату, прыгнул в кровать и укрылся одеялом.
– Спать так спать, – игриво пропищал, – спокойной ночи.
Люда выключила свет, они переместились в кухню, где ещё доживали прежний день соседи: курили, пили, говорили о чём-то непременно важном.
– Освободите, – строго сказал Гоша, и мужики без разговоров покинули помещение.
Говорила спокойно, без оправданий. Руки распускал, пил, сыном не занимался. Сегодня вернулся готовый, назвал как-то. Надо было терпеть, столько лет терпела. Но психанула, нож взяла – и всё тут.
– Есть у вас сигаретка? – спросила Люда, и Жарков незамедлительно достал пачку. Замолчали. Жарков подумал, что иногда тишина вполне уместна. Выкурил две, прежде чем достал бумагу и попросил изложить обстоятельства произошедшего. Девушка аккуратно исписала целый лист. По его совету добавила, что признаётся «чистосердечно, в целях оказания содействия следствию».
