* * *
У любого человека в жизни случаются эпизоды, когда горизонты его мира резко расширяются, в значительной степени обесценивая весь его предыдущий накопленный опыт. В такие моменты он чем-то напоминает только-только вылупившегося птенца, внезапно обнаружившего, что мир вовсе не ограничивается скорлупой его уютного яйца, и за его пределами простирается огромное и где-то даже пугающее чуждое пространство, которое теперь придется осваивать. А весь накопленный ранее багаж знаний, оказавшийся в новых условиях совершенно бесполезным, отправляется прямиком на свалку.
Мир маленького Вальхема расширялся подобным образом несколько раз.
До определенного момента его вселенная ограничивалась собственным домом, соседним двором, где жила Тетя Сера, и чей задиристый петух пугал Вальку до мокрых штанов, а также лужайкой на опушке леса через дорогу, огромное поваленное дерево на которой представлялось дремлющим драконом, на чью спину можно было вскарабкаться и воображать всевозможные подвиги.
Но в один прекрасный день Торп взял Вальхема с собой на ярмарку в Цигбел, где тот впервые увидел самый настоящий город с каменными зданиями и брусчатой мостовой. А вид прибывающего каравана и вовсе разорвал в клочья его старую, вполне устоявшуюся картину мироздания. Мальчишке еще несколько ночей потом снились кошмары, исполненные огромных стальных дымящих, шипящих, лязгающих и скрежещущих машин, за что мать не преминула спустить на отчима целую свору собак. Она полагала, что Вальхем еще слишком мал для такого рода экскурсий, и в чем-то Хелема была, несомненно, права, но то было лишь попыткой чуть дольше удержать ребенка у материнской юбки. Слом прежних представлений о мире все равно рано или поздно, но обязательно бы произошел.
Потом настал черед осознания, что Цигбел – отнюдь не пуп земли, и за пустыней лежат другие, куда более крупные и величественные города, ну а легендарный Кверенс и вовсе воспринимался как нечто полуреальное и почти мистическое. У Торпа в кузнице на стене висела большая гравюра, на которой был запечатлен вид Имперской столицы, и Вальхем любил ее рассматривать, представляя себя гуляющим по широким проспектам и любующимся белокаменной громадой Дворца.
Он пытался расспрашивать мать о Кверенсе вообще и об этой гравюре в частности, но постоянно сталкивался с ее нежеланием обсуждать данную тему, отчего постоянно обижался. И только сильно позже он осознал причину такой нелюбви Хелемы к Империи, и почему эта солидная и весьма недешевая картина висела не на почетном месте в гостиной, а в самом дальнем и темном углу кузницы…
Но все предыдущие откровения не шли ни в какое сравнение с тем шоком, который Вальхем испытал, когда транспорт, в который их погрузили Кроанна с Дьерком, стартовал с дворцовой площади Кверенса.
Трюм корабля чем-то напоминал аналогичное помещение того же «Хоррама», что и неудивительно – функциональное назначение у них было одинаковое. Но, разумеется присутствовали и заметные отличия, начиная с того, что здесь, на корабле, все выглядело существенно аккуратней и чище, да и с освещением тут дела обстояли гораздо лучше.
При входе, у самого края аппарели, лежала неподвижная громада Аврума, черное чешуйчатое тело которого оплетали ярко-рыжие ремни, прижимавшие его к полу. В итоге он выглядел как огромный кусок угля, сквозь трещины в котором виднеется его раскаленное докрасна нутро.
