– Я никогда в жизни так не радовалась, что нахожусь в комнате с надежной дверью, как сегодня вечером.
Наташа смотрела на Генку испуганными глазами, и он видел, чего ей стоит не заплакать.
– Наташ, давай я тебя домой отвезу.
– Нет. – Она кивнула на Олега. – Уже тридцать девять и семь, дышит он очень нехорошо, пока поставлю капельницу, но в любом случае на ночь я его одного не оставлю, сегодняшняя ночь может его убить. Я о таких случаях только в учебниках читала, и мне кажется, что клиническая картина заболевания отличается от той, что я видела. Тяжелейшее течение болезни, нужен постоянный врачебный уход. Сейчас Саня приедет, осмотрит его, будем думать, как нам дальше поступить, но я склоняюсь к тому, что нужно везти Олега в стационар, как бы не пришлось его к аппарату подключать.
Генка кивнул, соглашаясь – конечно, Наташа права, но оставаться здесь на ночь после того, что произошло за дверью… Собственно, что именно там произошло, Генка не знал. Как только полицейские разогнали массовые беспорядки в коридоре, он вошел и открыл дверь. Позвав Наташу из прихожей, просто чтоб дать знать, что это он, а не кто-то чужой, он запер за собой дверь и взглянул на свои ботинки – в коридоре он мог запросто испачкать их в крови. И теперь они вдвоем с Наташей старались не прислушиваться к тому, что там происходит, но звуки все равно доносились: спокойные голоса полицейских, истеричные крики женщин, мат, и где-то заходится в крике младенец. Генка поежился – он никогда не видел подобного вблизи и считал, что вполне обошелся бы без этого знания.
– Какая-то женщина стучала, требовала открыть, – Наташа поила Генку чаем и шепотом пересказывала свои страхи. – Олег спал, но от этого проснулся… Потом снова крики, что-то билось в дверь, ужасно кричали, но Олег категорически запретил открывать…
– И правильно. Иначе вся эта свора дралась бы и здесь, и кто знает, чем бы это для тебя закончилось. Да и для него тоже.
– Но, может, эту женщину убили, потому что мы не впустили ее? – Наташа прижала ладошки к щекам. – Гена, ее убили?
– Там все убили всех, так говорит полиция. А я не присматривался, но крови много. – Генка просто повторил слова Реутова. – Но если бы эту тетку не убили сегодня – ее убили бы завтра. Наташа, эти люди сами выбрали себе такую жизнь. Им никто водку силком в пасти не заливает, понимаешь? Им нравится так жить. Вот дай ты им работу, пересели отсюда в хорошее место, но при этом поставь условие не пить и не вести себя как скоты – и они откажутся. Так что не надо переживать за них.
– А дети?..
– А детьми займется социальная служба. – Генка терпеть не мог ссылок на детей. – Это известная манипуляция, Наташа, если аргументов не остается, сразу на первый план выходят женщины, дети, старики. То есть три категории граждан, из-за которых, по мнению ссылающегося, можно простить другим нечто дурное, чтобы меньше пострадали женщины, дети, старики. Теоретически – меньше, на практике это не работает. Вот в твоем случае – «а дети?». Докладываю: дети эти вырастут точно такими же, как их родители. И тут, конечно, большая вина самих родителей, но дело в том, что дети эти – ну, кроме самых маленьких, – отлично понимают, что мамы и папы поступают дурно, ведя такую жизнь. И тем не менее жить по-другому эти дети не станут – просто не захотят. Так что давай без манипуляций. Во все времена, в любом обществе есть определенная прослойка маргиналов, и она практически никогда не уменьшается даже в самых благополучных обществах. Как ты думаешь, почему? Правильно, подрастают дети и тоже становятся маргиналами, рожают новых детей, и этот круговорот маргинальных элементов будет всегда. Нельзя спасти всех, особенно тех, кто не хочет спасения, а просто хочет выпить.
