И матушка Евфросиния была для округи образцом женщины, женщины-матери, женщины-жены, супруги, имеющей необъяснимую, но реальную власть над всеми уважаемым отцом Василием. Над человеком, который имел такую же силу над окрестными мужиками. Выходило, что матушка Евфросиния была сильнее мужа своего. Только за одно это женщины готовы были носить её на руках.
Но безропотное, удивительное и непривычное для местных нравов подчинение отца Василия своей жене не только не принижало его в глазах прихожан, а напротив, поднимало на ещё большую высоту, недосягаемую простому смертному. К нему шли на исповедь, за советом, а то и просто поговорить. И для всех он находил время и именно те слова, которых ждали от него ходоки.
А тут вдруг Данила решил заставить отца Василия плясать для них? Диво, да и только! Хорошо бы согласился, и то слава Богу!
Тропинка петляла среди вётел, сосен, что подбежали к самой реке, остановились, любуются открывшимися вдруг перед ними далями на том, низком берегу.
А вот и омут, то место, где когда-то родители девушек не смогли устоять перед житейскими трудностями, перед жестокими реалиями жизни. Вода здесь тёмная, почти чёрная, то тут, то там образовываются из ниоткуда воронки, бурлят, устрашающе притягивают к себе путника.
Некоторые жители Вишенок старались пробегать это место не задерживаясь, иные отводили глаза в сторону, чтобы не поддаться пугающей притягательности страшного омута. А он на самом деле манил к себе, звал, зачаровывал жутким колдовством своих бурлящих воронок, ещё и ещё раз подтверждая и без того страшную силу нечистого места.
Только деревенский рыбак Мишка Янков не верил в нечистую силу, смело ставил мордушки, сети, таскал со дна омута пудовых сомов. Он же и обнаружил утопленников – мужа и жену Назара и Прасковью Домниных, родителей Глафиры и Марфы.
И сегодня он сидел в лодке на краю омута у берега, дымил самокруткой, неотрывно уставившись в неподвижные поплавки. Заслышав людские голоса, повернул бородатое лицо, прищурившись, старался рассмотреть из-под ладошки путников.
– До отца Василия? – вместо приветствия вдруг спросил Мишка. – Венчаться?
– Здорово, леший! – Данила даже подпрыгнул от такой проницательности рыбака. – Вроде с тобой не делились новостями, а поди ж ты…
Девчата, прижавшись друг к дружке, постарались быстренько пробежать мимо, а парни остановились перекинуться парой слов с нелюдимым молчуном.
– Ты с чего это решил, что венчаться? – воскликнул Ефим. – Хотя твоя правда: до отца Василия мы.
– Обратно этой дорогой? – и, не дождавшись ответа, продолжил: – Я хорошего сома на отмели за кустом положу. Если меня вдруг к тому времени не будет, сами заберёте. Это от меня к вашему столу. На жарёху. А можно и ушицу.
И снова уставился на поплавки, совершенно забыл о разговоре.
Парни переглянулись, недоумённо пожали плечами, двинулись вслед девчатам.
– Вот и пойми этого молчуна, – не сдержался Данила. – Как будто ему на ухо нашептали о нас или с нами за одним столом сидел.
– Да-а! А вообще-то мужик неплохой.
– Ничего худого никому не делал, это факт, – поддержал Гриня Кольцов.
К Слободе подошли уже во второй половине дня.
Церковь расположилась на перекрестке дорог и хорошо была видна на подходе изо всех окрестных сёл, её чистый колокольный звон одинаково долетал до самых отдалённых деревень прихода.
Отца Василия застали в огороде, где он подкапывал картошку, а матушка Евфросиния выбирала вместе с младшей дочерью Лизой.
