Висталь. Том 1 - страница 28

Продолжая разглядывать окружающее его убранство, Висталь заметил фигуру в углу, стоящую рядом с небольшим столиком. Не спеша, он подошёл к человеку, одетому, как подобает учителю, и попросив прощения за вторжение, представился.

Тимон из Флиунта, ответил учитель, и с интересом посмотрел на Висталя. Скажите, уважаемый учитель, много ли учеников вы воспитали в этом чудесном заведении, и многие ли из них в последствии, проявили свои знания на практике, дав вам возможность гордится своей работой? Ведь воспитанный ученик для учителя, это всё равно, что совершенное изваяние для скульптора, полноценная картина для художника, или созданное безупречное музыкальное произведение для композитора, не так ли? Вы правы, уважаемый Висталь. Нечто схожее с чувствами художника я испытываю, когда мой ученик добивается признания, или даже превосходит своего учителя знаниями и совершенством риторики.

Да, подумал про себя Висталь, благодаря «Греческому симпозиону», оказывающему огромное влияние на всё средиземноморье, риторика в этом мире, ценилась гораздо больше, чем все остальные искусства. Только выверенное риторическое мастерство, в то незапамятное время, имело ту силу, которая способна была завладевать умами, и обеспечивать уважение народов, как собственно, и позволяло властвовать над ними. И только в поздние века, риторика потеряет львиную долю свей власти, отдав её печатному слову. Ибо всё высказываемое вербально, со временем, обросло «плесенью пошлого интереса», и «мхом лживости», и стало загнивать на корню. И хотя власть слова не сдала окончательно своих позиций, но вера в сказанное, утратила своё величие, передав книгам и фолиантам, весь пантеон мыслительных впечатлений.

Вы меня слушаете, уважаемый? Да, я весь внимании, уважаемый Тимон. Конечно тщеславие, которое является здесь главной мотивирующей предпосылкой, хоть и нарекается чем-то низменным, на самом деле, являет собой основной мотив, не столько для художника, или музыканта, сколько для тех, кто оценивает поступки и желания, кто морализует всё и вся, в своих умозаключениях, – для того, кто собственно и выводит эти константы. Тщеславие учителя более благородно, чем тщеславие война, царя, или даже бога! Да простят мне моё уничижение и богохульство, и возвеличивание собственного ремесла. Мы создаём будущее, – действительное будущее!

Но, уважаемый Тимон, не склонны ли вы преувеличивать здесь свои заслуги? И не является ли ваше ремесло, некими «ножницами и бумагой», неким лекалом, по большей части приводящим лишь к порядку сознания, и являющимся для свободных умов, клеткой, и «прокрустовым ложем», – одновременно? И не потому ли, из ваших школ так редко выходят по-настоящему умудрённые личности? Ведь человек, по большому счёту, учится всегда сам, и имеет лишь те знания, которыми уже располагает. Он лишь достаёт их, из собственных сакральных лабазов, и ничего нового, кроме упорядочивания, не в состоянии получить из самой прогрессивной школы. Всякая дисциплина, преподаваемая в школе, даёт лишь определённое направление для созерцания, и порядок устоявшегося упорядоченного мёртвого знания. А настоящее знание, приобретает здесь лишь тот, кто способен преодолеть это заточение, и выйдя в открытый океан, отыскать свои собственные «блаженные острова».

Вы не по годам мудры, мне трудно угнаться за вашими метафорами. Я чувствую в вас, зачатки Великого учителя, уважаемый Висталь. Но вы не учитываете того, что человеческий разум, в подавляющем большинстве своём, настроен на спячку, и он засыпает всякий раз, как только его перестают тормошить. И даже если ему удаётся выйти в этот открытый океан, и волей случая попасть в штиль, он также заснёт, на покачивающих его лодку, волнах. И школа, на самом деле, призвана прежде всего, тормошить его ленивое тело, и заставлять шевелится все его, засыпающие члены. Всякая школа лишь будит спящие разумы, и меняет свойственный человеку паритет сна, перед бодрствованием, на преобладание бодрствования. Человеческий разум – самая ленивая, самая тщеславная, самодурная, обуреваемая гордыней царственного апломба, особа, заставить шевелится которую, так же сложно, как избалованного принца. Приучить разум, проснувшегося на заре человека работать, и выдавать на-гора продукты, – не простая задача! И эта задача прежде всего, возлагается ныне на учителя. Ибо прежде, в более ранние века, этим занималась сама природа, что внешними жёсткими обстоятельствами, заставляла человека, желающего выжить, шевелить своими мозгами. Будить человеческий мозг, и заставлять его выполнять, казалось бы, непосильную работу, чтобы затем все его житейские трудности, казались ему, мелкими и разрешались очень быстро, – вот, по истине, благородное дело… Человек, научившийся в школе решать сложные задачи, способен на многое в своём бытии. Но вы правы насчёт тех знаний, коими уже должен обладать ученик, и ничего нового, ему не познать. И те редкие личности, способные, как вы выразились, преодолеть клетку, и выти в открытое море, есть суть Гении. Для них вообще нет никаких иных преград, кроме собственных, и им не навредит никакое упорядочивание, или академическая зацикленность на устоявшихся затвердевших истинах, этого академического знания, преподаваемая в школах. Скорее наоборот, это-то и подстегнёт их горячехолодные головы, и позволит в своём противостоянии, набраться тех сил, которые в будущем, позволят им выйти за пределы, отчерченные хрестоматийными кордонами классического знания.