Висталь. Том 2 - страница 8



Иметь в своём сердце Великую цель, значит стать рабом этой цели…, и, растворившись в её бесконечно разрастающемся теле, превратится в рудимент, – в инструмент для её достижения. Всю жизнь, словно вол, тащит плуг по полю, такой «очевидный счастливчик». Он уже давно и не мечтает, ни о какой свободе. Он подчинён своему «царю в голове», и при малейшем отхождении, от его повелевающей воли, испытывает на себе «плеть презрения», и наказывающие моральные лишения. Просто жизнь, для такого «счастливчика», превращается во что-то недостойное, что-то мелкое, обывательски обыденное, не несущее в себе никакой ценности.

Только редчайшие личности сохраняют в своём сердце обе стороны, и способны ценить, как простоту собственной жизни, так её Великие цели. Не стать ни Мисологосом, ни Ортодоксом, не оставаться на одном поле, и не уйти с головой в море собственной одержимости…, и в тоже время, получать удовлетворение, как от собственных внутренних возвышенных институтов, так и обывательского бытия – Великая победа воли! И это, пожалуй, главный показатель настоящего психического здоровья. Люди слабы, прежде всего, психологически. И любая дорога, по которой идёт человек, волей-неволей обрастает заборами, и ты уже не видишь за ними ничего.

Мы увлеклись беседой…, а между тем, обыденность и действительная реальность бытия, с непреодолимой фатальностью окружающая теперь нас, заставляет делать определённые поступки, и обеспечивать выживаемость собственному телу. Я желаю вам достигнуть своей Великой цели, и не пропасть, тем самым, в отвале истории, уважаемый Руаль.

Благодарю вас! Наш разговор, я ещё долго буду анализировать в своей голове. И Висталь, пожав руку путешественнику, вышел наружу. Снежная пустыня вокруг, казалось, не оставляла ни единого шанса на выживание, для такого изнеженного существа, как человек. Но его разум – достойный соперник, и достаточно адекватный противник, для любых враждебных природных стихий. Ибо, по большому счёту, сам является частью этой природной стихии.

Руаль двинулся на Юг, к своей заветной цели…, а Висталь побрёл на север, – туда, где с этой снежной пустыней соприкасалась пустыня моря…, отчерчивая линию, которую, в отличие от горизонта, можно было перешагнуть.

Идя же ныне, по песчаной пустыне в ночи, Висталь вспоминал другие пустыни, в которых ему довелось побывать. Но эта встреча в снежной пустыне, запала ему в душу более остальных.

Что губительнее, для человеческого существа, холод, или жара? Что опаснее, для его жизни, и для его психического здоровья, – пустыня мороза, или пустыня жары? Это, наверно, известно только тому, кто бывал всюду. При случае, спрошу у Фёдора Конюхова. Он бывал во всех стихиях, и ему, одержимому путешествиями, известно многое, что недоступно обывателям. Человек, чья жизнь – сплошное путешествие, страдает, когда ему приходится находиться в одном месте, достаточно продолжительное время, также, как страдает привыкший к статичной, оседлой жизни человек, вынужденный ступить на путь скитаний. Вопрос привычки, – не праздный вопрос, но вопрос самой жизни, её главных консолей.

Кейптаун

Южная Африка в корне отличается, от других континентов…, и не только своей природой, но и укладом самой жизни, и менталитетом аборигенов. Что-то первобытное, первородное чувствуется здесь во всём, с чем сталкивается человек, впервые посетивший этот неповторимый уголок земли. Словно всё, на самом деле, началось здесь. Архаика мироздания чувствовалась, как нигде. Здесь было мало отчаянно-цивилизационного…, несмотря на то, что этой землёй, долгое время владели самые агрессивные представители цивилизации, Англосаксы. «Радужная страна» обожжённая апартеидом, и не сломленная интервенциями, была самой «разноцветной страной» Африканского континента. Жизнь кипит там, где «несовместимые ингредиенты» забрасываются в котёл, и где происходит необходимая реакция…, и бурлящей пеной над этим котлом, поднимается самая агрессивная, и в тоже время, самая жизненная материя! – Суспензия силы, желания, и стремления… И при всех сопутствующих при этом, «парах жестокости», «отвратительных газах злобы», и всевозможных «синтетических вкраплениях подлости», она являет собой, самую бодрствующую, самую жизненную форму бытия.