Здесь, в кабинете, отец передал Воронку письмо больного диктатора Левина.
Ночью Воронок приказал собрать всех членов уездного Центрального исполнительного комитета. Их привезли глубоко за полночь, заспанных, испуганных этим неожиданным вызовом.
– Хозяин прислал письмо, – оглядев усевшихся вдоль длинного стола членов ЦИК, сказал Воронок. – Прочитай! – кивнул он моему отцу.
Отец, оглядев публику, начал читать письмо Левина:
– «Тревога и опасение за будущее нашего края заставили меня обратиться в Совет с просьбой о созыве внеочередного, чрезвычайного заседания Центрального комитета. По состоянию здоровья я вынужден был отойти от дел. В мое отсутствие членами Центрального исполнительного комитета временно исполняющим обязанности председателя был назначен товарищ Воронок. Для многих членов Совета такое решение казалось закономерным, ведь многие годы товарищ Воронок был рядом со мной. Узнав об этом решении Совета, я был просто потрясен. Воронок совершенно не способен к руководящей работе, тем более на такой ответственной работе, как руководство большим уездом. Партийная принадлежность Воронка не соответствует его убеждениям. Воронок не марксист и за свою жизнь не прочитал ни одной книги, так как в силу своей неграмотности не в силах был это сделать. В силу своего низкого культурного развития он представляется опасным на руководящей должности, поскольку совершенно не способен анализировать свои поступки и дать им объективную оценку. Товарищ Воронок хорош только для выполнения мелких поручений, именно в таковом качестве его и следует использовать и ни в коей мере не допускать до руководящей должности.
Подпись: товарищ Левин».
– Что скажете, уважаемые? – оглядев присутствующих, спросил Воронок. Он спрашивал так, как будто речь в письме шла не о нем, а о ком-то другом.
– У нас других кандидатур нет.
– Мы полагаем, вы справитесь.
– Так и напишите хозяину, что Совет единогласно принял решение утвердить меня первым секретарем. – продиктовал он секретарю.
Спустя десятилетия журналисты и историки, рассказывающие про это заседание, в один голос будут утверждать, что члены уездного ЦИК, оставив Воронка председателем, несмотря на суровое письмо Левина, преследовали свои цели: каждый клан, пользуясь малограмотностью Воронка, собирался сделать его игрушкой в своих руках.
В действительности ни о какой далеко идущей стратегии членов Совета говорить не приходилось. По словам моего отца, всех членов Совета, этих непримиримых борцов с «контрой», в этот момент охватил смертельный, животный страх. В последующем историки много писали о культе личности Воронка, но и здесь они ошибались.
Он был лишен обычных человеческих чувств: в нем отсутствовали чувства жалости и страха. Он не понимал, что такое слава, тщеславие. Все эти висящие на центральных улицах огромные портреты Воронка, хвалебные речи в его адрес, которые произносились на разных заседаниях, оставляли его равнодушным.
Мой отец рассказывал, что его поразила одна картина – сцена, как Воронок ел. Он просто заталкивал в рот пищу, безвкусно ее жевал и механически проглатывал. Он был похож на какую-то машину, которая перемалывает уголь и заталкивает его дальше по транспортеру. Пища жевалась без эмоций, без чувств, сгорая в его нутре, как уголь в топке паровоза.
Так же он относился к женщинам, которых приводили к нему, чтобы он удовлетворял свои звериные инстинкты – сбрасывал время от времени возникающий в его организме физиологический дискомфорт. Это была самая разношерстная публика – студентки училища искусств, балерины из местного театра. Подробные воспоминания об этих событиях оставила актриса Лилия Костина, которая в далекие тридцатые годы также была жертвой сексуальных развлечений Воронка. Отбором женщин занимался начальник охраны. Он же посылал за этими женщинами машину и потом, когда их привозили к Воронку, проводил с ними краткий инструктаж.
