Вообще, в детстве папу я любила больше всех. Он был человеком мягким, находился «под каблуком» у мамы, и любовь моя, несмотря на совсем юные лета, носила оттенок сочувствия и даже некоторой покровительственности. В нашей женской семье единственный мужчина не был главой – всё решала мама. Ее авторитет был непререкаемым, поэтому конфликты между родителями случались нечасто и всегда по одному сценарию: мама предлагает сделать то-то и то-то, причем так-то и так-то, а папа набирается смелости ей возразить. При этом он горячится, говорит громко и нервно жестикулирует, но побеждает в споре спокойная и невозмутимая мама.
В этих конфликтах я всегда была на стороне отца. Ну, не то что на его стороне (что я тогда понимала в житейских или хозяйственных вопросах?) – просто жалела более слабого.
Только один раз в жизни мне стало жалко маму, даже не жалко, а страшно за нее, да и за всю нашу семью.
Это была не ссора, а скорее происшествие, какие в других семьях случаются чуть ли не каждый день. Папа напился! Они с мамой были на свадьбе папиного бывшего студента, где любимого преподавателя Андрея Васильевича напоили брагой. Не имея опыта пития, да еще браги, отец опьянел довольно быстро, и мама увела его со свадьбы от греха подальше. Как уж она довела его до дома, не знаю, только помню, что когда мама с бабушкой попытались уложить его на диван, он стал буянить, размахивать кулаками, что-то несвязно выкрикивать, и лицо у него стало багроветь, а глаза вылезли из орбит. Мы с Жанкой так перепугались, что разревелись белугами.
Бабушка побежала к соседям за подмогой. Пока бабушки не было, отец умудрился вырваться из маминых объятий, схватить с буфетной полки рюмку и раздавить ее в руке. При виде крови у меня перехватило дыхание, и я зашлась уже беззвучным ревом (бывает и такой). Прибежал дядя Олег. Быстро оценив ситуацию, он врезал отцу прямо в глаз, после чего папа сразу же затих и мирно уснул на диване. Всю следующую неделю он ходил в техникум в тёмных очках, которые не сильно-то скрывали фиолетовый фингал на пол-лица. Никаких разборок после этого происшествия в семье не было, да и без разборок было очевидно, что отцу очень стыдно, он ничего не говорил, но даже на нас с сестрой смотрел как-то виновато.
Не знаю, как Жанна, а я ему сочувствовала, и любила еще сильнее. Чисто по-русски: любовь, густо замешанная на жалости. Папа же, думаю, любил меня как своё продолжение. Ему очень импонировала моя внешняя на него похожесть, да и мои художественные наклонности были явно от него.
Помню, каким неописуемым был мой восторг, когда папа усаживал меня на ногу ниже колена и, качая на этой ноге, декламировал (цитирую, как запомнила):
А у деда борода —
Вот отсюда и сюда,
И отсюда пересюда
И обратно вон туда.
Если эту бороду
Расстелить по городу,
То проехали б по ней
Сразу тысяча коней,
Тридцать три стрелковых роты,
Три дивизии пехоты,
И танкистов целый полк,
Вот какой бы вышел толк
или:
Есть и овощ в огороде – хрен да луковица,
Есть и медная посуда – крест да пуговица.
Я не понимала, почему крест и пуговица – это посуда, но всё равно эта рифмованная поговорка мне очень нравилась.
А я и сама в этом возрасте, стоя на стуле, тоже любила декламировать:
Ну, пошёл же, ради бога!
Небо, ельник и песок —
Невесёлая дорога…
Эй! садись ко мне, дружок!
Ноги босы, грязно тело,
И едва прикрыта грудь…
Не стыдися! что за дело?
