– Попробовал бы он не приготовить! Без драги бы остался!– вместо благодарности бурчит себе под нос Евгений Тимофеевич.
А теперь пришло время рассказать про улыбку!
Поселили нас в «Бастилию», самый большой жилой дом на станции! В нем много разных комнатушек, рассчитанных на двух, трех и четырех человек. Мы жили с ним неделю в четырехместной комнате вдвоем! Евгений Тимофеевич выходил из комнаты только по нужде! Все остальное время он пролежал на своей кровати! Канистра стояла рядом, и я замечал каждое утро, как уменьшается в ней уровень жидкости!
В субботу я собрался за грибами!
– Евгений Тимофеевич! За грибами пойдёте?
– Не-а! – ответил он и улыбнулся своим широким лицом.
В воскресенье диалог в точности повторился. Так до утра пятницы, когда отваливает пароход, он и пролежал на кровати. И видел я его улыбающимся дважды! Всем потом в институте рассказывал. Не поверили!
А у «Татры»?
Угораздило же меня, прямо как в сказке, в тридцать лет и три года сломать ключицу! «Дядя Бир» (так Борю называли мои дети, потому что он пил пиво в несметных количествах) упал на меня сверху. Его сто килограммов, плюс сила инерции – этого хватило. Хруст был такой, будто толстую сухую ветку сломали. Но, к моему сожалению, хрустнула не ветка, а моя ключица.
Мы в те годы играли в бадминтон в спортзале на истфаке, потом шли в сауну. Но, поскольку площадка была устроена в борцовском зале на втором этаже, мы с Биром решили тряхнуть стариной, вспомнить, как в студенческие годы здесь же занимались самбо. Вот и тряхнули, вот и вспомнили.
Ну, хруст, ну боль, затем, минут через десять, болевой шок! Бир, конечно, перепугался, вызывал «скорую», и меня прямо из спортзала увезли в приемный покой больницы Ленина. Это в «нонешние» времена все просто – вынул мобильник и позвонил, а в конце восьмидесятых пришлось бежать на первый этаж к вахтеру.
В приемном покое больницы мне быстренько сделали снимок, «загипсовали», спеленали правую руку так, что только кисть осталась «на свободе», и дали направление в травматологическое отделение. Было бы логичнее пройти сто метров и «сдаться», но меня с утра «угораздило» приехать (как сейчас бы сказали, заниматься «фитнесом») на своем «ржавом ведре» – так называемом автомобиле «Москвич 2140! И вот этот «автомобиль» остался стоять на четырех колесах на Менделеевской линии.
« Нет, – думаю, – к моменту выписки из больницы он будет стоять в лучшем случае на кирпичиках, а то и вовсе на тормозных дисках. Пусть уж он стоит под окнами, под присмотром семьи и соседей». Так что я из приемного покоя автобусом поехал на Стрелку! Сел в «машину», завел двигатель, а как включать скорость? От правой руки у меня на свободе только кисть. Но, голь на выдумки хитра, приноровился. Придерживая правой рукой руль, умудрился дотянуться левой до рычага переключения передач, включил сразу вторую скорость и тронулся. Дворами, переулками, доехал-таки до пятой линии, благо суббота, и движения практически не было.
«Ну,– думаю, – теперь со спокойной душой можно и поболеть».
Снова на общественном транспорте поехал в больницу. Была суббота, лечащий врач пришел только в понедельник, до этого – только дежурный персонал. Но зато за посетителями дверь в палату не успевала закрываться.
На соседней со мной койке лежал мужчина, чуть постарше меня, с переломом ноги. Она была у него как-то хитро закреплена в подвешенном состоянии, за носок ступни с помощью троса, блоков и противовесов. Какое-то жаргонное название это приспособление в травматологии наверняка имеет, но я забыл какое. Помню только, что зафиксированная на подставке рука, называлась там «вертолетом» (лежал в соседней палате. один «вертолетчик»).
