.
«Грустные глаза» – верно подмечено, «красивый офицер» не был счастлив, и личная жизнь у него, видно, не складывалась.
У Виткевича появлялись романтические увлечения, не век же было горевать после неудачной влюбленности в Анну Яновскую. Их не могло не быть у блестящего офицера, который, как констатировал Зан, «в течение двух лет приобрел всеобщую известность»[154].
Виткевич ухаживал за дочерью Ходкевича, Ксавериной. и сентября 1834 года Зан написал ее отцу, что Ян обещал сочинить для нее романс или «башкирскую песенку». Евсевицкий отыскал в личном архиве Зана текст, который, как он допускал, и являлся этой «песенкой» или «романсом»:
«Батыр, Батыр, скажи, неустрашимый муж,
Какое солнце печет тебя сильнее?
То, что кружит над тобой по небу,
Или то, которое обращает на тебя свой взгляд?
Сияют солнца лучи, а душа принадлежит пастушке,
Оно жжет голову, она – жжет сердце»
[155].
Эти строки свидетельствуют не только о нежном чувстве, но и об определенном нарциссизме Яна, изображавшего себя «неустрашимым мужем». Впрочем, он и впрямь был неустрашим, отважен и в то же время одинок. Что-то мешало остепениться, завести семью, заставляло снова и снова искать опасностей в Степи. Он словно проверял на прочность свою удачу, но это не прибавляло ему ни благодушия, ни оптимизма.
Очередным потрясением для Виткевича стали события осени 1833 года. От нескольких заключенных, томившихся в оренбургском тюремном замке, поступила информация о якобы готовившемся заговоре поляков. Задумали, мол, мятеж – с убийством военных и полицейских чинов и захватом города. Указывалась даже точная дата «возмущения» – в ночь с 27 на 28 октября. Организаторами назвали Зана, Виткевича и Ивашкевича. Над ними нависла огромная опасность – после восстания 1830–1831 года «польские заговоры» раскрывали по всей Сибири и власти не церемонились с бунтовщиками, реальными или мнимыми.
Перовский был вынужден отдать приказ об аресте «зачинщиков» и еще нескольких офицеров и унтер-офицеров польского происхождения. В канцелярии III Отделения завели следственное дело: «О показании арестанта Андрея Старикова и рассказе арестанта Майера о задержанных в Оренбурге поляках Фомазоне, Сюзине и Виткевиче»[156]. Под «Фомазоном» имелся в виду Томаш Зан, под Сюзиным – Сузин, а фамилию Виткевича писарь ухитрился написать без ошибок.
Как видно из названия дела, доносчиками выступили Стариков и Майер (Мейер). Первый – уфимский мещанин, находившийся по какому-то делу в оренбургской тюрьме, второй – ссыльный (по имени Людвиг), поплатившийся за свое участие в ноябрьском восстании. Они поведали городскому коменданту, генерал-майору Роману Григорьевичу Глазенапу, о намерениях заговорщиков расправиться с Перовским, всеми командирами воинских частей, комендантом, полицмейстером и любыми представителями властей, которые попытались бы оказать сопротивление. Цель ставилась простая – захватить власть в городе и во всем крае. Утверждалось, будто мятежники привлекли на свою сторону не только поляков (по всей Оренбургской линии их было разбросано около 1500), но и некоторое количество русских солдат и офицеров. Им-де внушалось, что они выступают за то, чтобы Николая I сменил на троне Великий князь Константин Павлович, слывший в народе чуть ли не либералом. В общем, подразумевалось своеобразное повторение декабрьских событий 1825 года, когда восставшие требовали воцарения того же Константина.
