Наконец он кое-как вылез у краснокирпичного двухэтажного здания с вывеской над подъездом: «Районное отделение милиции №2». Младший лейтенант Коростылев сидел под портретом Ленина за письменным столом с неинтересными бумагами со светлорусой копной на голове, вилами воткнув в нее пять пальцев и скучал по майскому заоконному дню и от нечего делать раскусывал кроссворд в газете «Известия», как раз остановившись на слове: советский космонавт из шести букв. «Волков… Леонов… – перебирал Коростылев, – во развелось!"… … когда дверь в кабинет открылась и в помещение, упираясь палкой в пол, вошел дед в шляпе и направился прямо к столу. Вид медалей всегда напоминал Коростылеву о прошедшем до самого Берлина отце, Коростылев привстал и пригласил старика сесть напротив.
Отдышавшись, Богомолов поднял лицо. Ленин щурился со стены, чему-то усмехался, будто думая: «Ну и дураки же вы все!»…
– Хочу сделать заявление! – твердо сказал Богомолов.
– Кто обидел, папаша? – участливо поинтересовался Коростылев. И тут, Богомолов, опираясь пальцами о стол привстал, весь как-то вывернувшись и выкрикнул:
– Меня обокрали! Он мелко затрясся, плача без слез, и Коростылев живо поспешил к нему, ласково усадил своими большими и мягкими, но удачно дающими в зубы хулиганам, лапами.
– Успокойся, папаша! Разберемся… это кто ж посмел фронтовика!…
– Внучка! Собственная внучка! – рыдал Богомолов, а Коростылев наливал в стакан воды и подавал.
– Э-э, да тут, знат, дело семейное, – разочарованно протянул он, – может и не стоит сразу с заявлением-то?… – Коростылев страшно не любил и боялся путаных и противоречивых семейных дел, хотя ему вдруг и стало жалко деда… Другое дело убийство… тут все сразу ясно! Кто, кого, чем… С другого конца – в прошлом году баба ходила, жаловалась, жаловалась – мол муж каждую получку избивает, а когда он предлагал подать заявление – в отказ. А перед Новым Годом, в аккурат, спящего топором зарубила.
– Всю жизнь, всю жизнь на них работал, чтобы как люди жили… Я бы и так все отдал! Смерти моей ждут! – вопиял Богомолов.
– Да что случилось-то? Что?….
Сухие пальцы крепко впились в рукав его кителя.
– Вы советский человек?!… – глаза смотрели упорно, требовательно, мелкокалиберные зрачки застыли, будто поймав цель на мушку.
– Советский папаша, советский, кто еще? Несоветские – они за бугром! – махнул куда-то свободной рукой Коростылев, однако попытавшись освободить рукав.
– Член партии?…
– Пока кандидат… – несколько смутился Коростылев, – но душой…
– Значит наш, на-аш… – хватка несколько ослабла и Коростылев освободил рукав.
– Наш, наш! – посерьезнел Коростылев.
– Дела не надо заводить, заявления не надо, попугать бы только. Чтоб отдали. Я ее ведь сучку все ж люблю! – ударил кулаком по казенному ребру стола старик.
– Да в чем дело, папаша!
– Сберкнижку украли! В ней вся жизнь моя! Все труды!… – и старик отпустив рукав залился уже настоящими слезами.
– Э-э, – Коростылев сел и откинулся в испуганно взвизгнувшее старыми пружинами кресле. – Так может и кражи-то никакой не было, может быть вы ее сами, папаша, куда-нибудь того и забыли?… Да и с какой такой стати сберкнижку красть – без паспорта-то деньги не выдают!
– И ни-ни! – погрозил пальцем Богомолов. – Я всегда точно знаю, где она положена! Я скорее, где моя задница забуду! Нет ее там! А кто мог взять? Все она, дура Дашка!
3
– А может ты ее в Ленина спрятал? – спросила Дашка.
