– Насколько я ценна для него?
– Что?..
– Мне нужен тот даит-аин.
Рашалид ругается. Витиевато и ужасно, ужасно грязно. Хватает ее за руку, но она отказывается останавливаться.
– Раш, мне нужен тот парень. Я не могу его так оставить!
Ашберрад слышит их. Ловит их внимание и медленно улыбается.
Ей кажется, что она смотрит в пасть акулы. Ей кажется, что она видит самые злые в мире глаза.
Ей плевать.
Шаннлис не говорит ни слова, когда Торн останавливается рядом с ним и эгидианцем. Ашберрад смотрит на нее голодно, жутко, плотоядно. Он, разумеется, красив, как и все они, но это жестокая красота. Он даже не пытается скрывать что-то.
– Привет, игрушка, – говорит он, изучая ее лицо. – Я тебе нравлюсь? Я всегда вам нравлюсь. Ничего. Я тоже люблю налээйне.
Торн знает, что Рашалид сейчас смотрит на нее очень пристально. Что без слов пытается сказать ей быть осторожнее. Она помнит и в этот раз не смотрит реликту в лицо. Она смотрит на Шаннлиса, на тренирующихся, не показывая страха, пробирающего позвоночник. Она смотрит куда угодно – но не в эти злые глаза.
– Только намекни, – говорит Ашберрад, – и я заберу тебя себе. Тебе понравится.
– Этот даит-аин, – она кивает на Шаннлиса, все еще безразличного. – Я его забираю.
От такой наглости Ашберрад, кажется, опешил. Также Торн была уверена, что Рашалид сейчас закатывает глаза.
– Он мой, – поясняет она спокойно. – Я забираю его себе.
– Смешно. Смешная игрушка.
– А если есть какие-то вопросы, сразу к Эрратту Туиренну, – она смотрит около его лица, чуть в сторону, и недолго. Отвечает, но не провоцирует. – Я ведь его смешная игрушка, в конце концов.
Это, совершенно очевидно, ни для кого не сюрприз. Но никто не ждет, что игрушки будут говорить.
Ашберрад мрачнеет. Торн почти ощущает исходящие от него волны ярости.
– Это…
– Поспоришь со словами Туиренна? – вступает Рашалид. Эгидианец переключает внимание на него, и Торн может позволить себе взглянуть на них чуть дольше, чем мгновение.
Они жутко похожи, и это пугает.
Ашберрад скалится. Рашалид скалится на него в ответ.
– Против? Давай, сразись со мной сейчас. Брось мне вызов.
Но вызова нет. Ответа тоже нет. Только злость. Ненависть. Голод.
Торн понимает, что Рашалид сейчас поддерживает ее ложь-без-единого-слова-лжи. Значит, она поставила правильно. Она правда слишком им нужна.
Ашберрад молчит. А потом швыряет к их ногам цепь Шаннлиса и исчезает в ворохе огней. Даит-аин падает на траву, обессиленный.
Он… искусан, обескровлен. Едва в сознании от ядов реликтов. И кто знает, что еще с ним…
Рашалид прерывает ее мысль, звонко щелкая пальцами. На его поляне появляется, пусть и недовольный, но, как всегда, с иголочки одетый Инатт.
– Я тебе не посыльный, Раш, и не раб.
– Я попросил тебя прийти, а не приказал, и ты прекрасно знаешь это, – он отмахивается. – Взгляни.
Инатт переводит взгляд на Шаннлиса. Торн готова поклясться, что видит в его выражении боль.
– Снова. Будто мы вещи.
– Да, Торн, видимо, так же подумала, потому что подставила свою шею под Ашберрада, чтобы его вытащить.
Инатт поднимает на нее взгляд и быстро прячет переживания за лукавой улыбкой.
– Мое ты сокровище. Я перед тобой в долгу, а он – еще больше, – не показывая усилий, он пытается помочь Шаннлису встать на ноги, закидывает его руку себе на плечо. – Я передам его в верные целительные руки. А в ваши руки я передам по сладчайшему торту!
Он исчезает, и тогда Рашалид перестает притворяться. Он мрачный, злой, и Торн чувствует себя очень, очень не по себе.
