Все документы для отлета в Стамбул были готовы, и Зина осталась в мастерских, чтобы проследить за тем, как упакуют коллекцию, но, как это обычно бывает, в момент, когда приехали за кофрами, никого из рабочих не оказалось, и она сама, вместе с девчонками таскала эти здоровущие ящики, и психовала, и кричала, и…
Яша оказался в аэропорту заранее – он никогда не летал заграницу, нервничал, слонялся по залу, искал знакомые лица, пугался, что перепутал аэропорт, смотрел на часы… К нему подлетела запыхавшаяся Зинина помощница Марина, – Яш, у нас беда, Зина в больнице.
– Зина? – Яша испытал одновременно и страх от того, что что-то с ней случилось, и облегчение – не нужно никуда лететь! – А что такое?
– Да я не знаю точно, – Марина старалась не смотреть Яше в глаза, – заболела, наверное. Температура. Ну, и это… вообще ей плохо стало, по «Скорой» забрали.
– Хорошо, – Яша подвинул ногой свою сумку, – то есть, не хорошо, в плане, что хорошо. Хорошо, что не летим, я чего-то совсем не хочу. Поехали?
– Яш, нет, лететь надо! Зина просила тебе передать, «Mike. Whiskey.» – Вот, на бумажке. Я не поняла?
– Я понял, – Яша сделал несчастное лицо и взял сумку, – а кто летит вместо неё?
– Я полечу, я и так должна была лететь, а в Стамбул прилетит Борис. А что это? Майк и Виски?
– Да, это наше, школьное, – Яша поправил очки, – мы в 7-м классе ходили в кружок юных моряков. Это сигналы, флажки такие. Ну, мы на уроках вроде как… как тайнопись, да. Типа пароль, что ли? Куда идем? Я готов.
Слова «Whiskey» и «Mike» означали – я болен, не могу быть с тобой. Эти флажки то Зина, то Яша показывали друг дружке в окно, когда простужались, а родители запирали их дома. Это был сигнал опасности, но – не смертельной, потому как откуда взяться такой – в 7-м классе?
По иронии судьбы, если в этом может быть ирония, Зина попала в ту же, 56-ю, больницу, просто потому, что мастерские были неподалеку от 5-го Монетчикова переулка, на Малой Ордынке. С ней говорили так же грубо, и были бы также равнодушны, как и к Магде и к сотням других женщин, если бы не доллары, перекочевавшие от Марины – последовательно, к врачу в приемном отделении, к дежурному врачу, к зав. отделением, к главврачу, медсестрам, нянькам, анестезиологам – ко всем, кто обычно стоит у берегов денежного ручья. Нашлась отдельная палата, нашлись лекарства, и уже вечером зав. отделением, присев на краешек кровати, обдав Зину сложной смесью из больничных запахов, табака и дорогих духов, сказала устало и интимно:
– Ну, что? Тебе оставлять, или как?
– Оставлять, оставлять, – задохнулась Зина.
– Можно попробовать, но учти – будешь весь срок валяться, задрав ноги, а ты, как я вижу, не из таких?
– Из каких?
– Ну, не домашняя истеричка при богатом муже. Работаешь?
– Да, – Зина говорила и прислушивалась к себе, – конечно. Я работаю. И у меня нет мужа.
– Хорошо, думай до завтра, – врач вышла в коридор. Она была хорошей тёткой, просто устала от своих и чужих проблем. Часом позже, в ординаторской, она говорила девчонке-интерну, что бабы делают аборт, чтобы облегчить жизнь себе и усложнить ее любовнику, а выходит наоборот – усложняют себе и облегчают – ему.
Утром Зина, которая боялась не то, что встать – пошевелиться, сказала, что готова на всё, только бы выносить ребенка. Она даже спросила, а мальчик это будет или девочка, но врач пожала плечами – УЗИ еще только-только появилось.
