– Вот видишь? Это святой Антоний.
– Действительно красивое, – согласилась я, развернув сверток, который оказался расшитым покрывалом. – Тот, кто делал его, наверное, потратил года два.
– Год и три месяца, по четыре часа каждый день. У старушки ушло больше семи килограммов бечевки.
– Откуда ты знаешь? От нее самой?
– Нет, от ее младшей сестры. Сейчас я тебе все расскажу. У старушки умер муж. От инфаркта, как мой Антоний. Не странное ли совпадение?
– Бабушка, в Польше большинство людей умирают от инфаркта или инсульта.
– Слушай дальше. Он умер, а она не могла с этим смириться. Но хуже всего то, что она не могла плакать. Через неделю после похорон она дала себе обет, что выразит свое горе с помощью покрывала. Каждый цветочек, каждый кружочек – это одна слезинка. Ежедневно одиннадцать слезинок. Она закончила покрывало и через месяц умерла.
– А почему ее сестра продала его?
– Да потому что она такая же, как ваша мать. Стол, кровать, два стула и никаких сувениров. Как на космическом корабле. Правда, она объясняла тем, что не хочет смотреть на покрывало, потому что вместо бечевочных цветков макраме видит пять тысяч шестнадцать слезинок своей сестры, но кто ее проверит?
– Много взяла?
– Всего сто злотых. «Я не могу зарабатывать на горе сестры», – объяснила она, но я добавила еще сорок на мессу за упокой души. Понимаешь, чтобы она ко мне не являлась.
– И как?
– Тихо. Думаю, что без Антония Фернандо тут тоже не обошлось. Я просила его поддержать меня, и, видимо, он объяснил ей, что покрывало попало в хорошие руки. Старушка видит с неба, что кто-то оценил ее работу. А знаешь, что мне еще рассказала ее сестра?
– Ну?
Я взялась за сахарницу. Пока бабушка говорила, я надраила латунный подсвечник и шесть десертных ложечек.
– Цитирую: «Пани дорогая! Да если бы ее муженек был хотя бы порядочным человеком. Где там! Субботы не проходило, чтоб он не напился. Вы скажете: „А какой мужик нынче не пьет?“ Но он нажирался, как свинья. Полпенсии у него уходило на водку, а вторая на соленые огурцы и простоквашу для борьбы с похмельем. Утром он припирался и еще скандал устраивал. Орал, что живет с неумехой, у которой руки из одного места растут». Когда она мне это рассказывала, у нее даже красные пятна по всему лицу пошли. А потом она бросила: «Сейчас я как посмотрю на это покрывало, на каждый цветочек, и как подумаю, что это траур по пьянчуге, который и свечки бы за мою Марысю не поставил, так мне сразу хочется схватить нож и разрезать его на кусочки».
– Счастье, что она решила его продать. – Я как раз полировала медную корзиночку для яиц. – Но в то же время поразительно, что такие красивые вещи создают в честь какого-то негодяя.
– Ну да, – задумчиво промолвила бабушка, – памятники, изваяния, дворцы. А потом приходит другой негодяй и объявляет, что предшественник этого недостоин, поэтому все нужно разрушить, снести, стереть с лица земли. Глупость. А все потому, что люди не умеют правильно смотреть на произведение.
– А как, по-твоему, нужно?
– Не надо обращать внимание на то, в чью это честь. Ну что такое покрывало говорит о том пьянице? Что он был добрый? Красивый? Умный?
– Да, пожалуй… – я засомневалась, – пожалуй, ничего не говорит.
– Вот именно. Говорит только об авторе, о Марысе. Что для нее этот пьянчуга был смыслом всей ее жизни.
– Интересно, стану ли я смыслом чьей-нибудь жизни? – размечталась я, вытирая пыль с очередной рамки.
