Он почти доел, когда щит со скрежетом откатился и сиплый голос насмешливо спросил:
– Нычкаришься?
– Да пошел ты! – Алекс торопливо затолкал в рот последний кусок и обертку лизнул – нельзя тратить ни крошки.
– Да ладно, я терпеть умею, – Джек стоял, сунув руки в карманы. Мелкий, он глядел сверху вниз и не собирался смеяться. – К голоду попривыкнуть надо. Сначало тяжко, потом… ну ничего так.
Он потянул носом, и Алекс испугался, что Джек унюхает второй, упрятанный на дно рюкзака батончик.
– Если бы у меня была нычка, я бы тоже спрятался, – сказал Джек и протянул руку.
– Я не такой как ты.
– Да невжель?
Руку Алекс принял. Встав, он оказался на полголовы выше Джека. И крепче.
– Ты жирный, – Джек нагло разглядывал Алекса. – И здоровый. У нас на свалке тоже один здоровый был. Но он помер почти сразу. С голодухи.
Он что, издевается? Алекс не здоровый, ну точнее у него кость широкая и тяжелая, как у отца. И он растет быстро. Поэтому и голодный, что растет. Если бы не рос, то… то был бы таким заморышем, как будущий владетель Ниффльхейма.
Если верить тени. Но Алекс пока не решил: поверит ли он тени.
– Но я не про то. Он зовет нас, – Джек наклонил голову и потерся ухом об острое плечо.
– Кто?
– Вёлунд. Говорит, чтоб пришли.
Никуда Алекс идти не собирался. Во-первых, нельзя Крышкину одну оставлять. Во-вторых, кошка запретила покидать Оленьи палаты. В-третьих, Алекс ничего не слышал, а значит, либо завали Джека, либо Джеку вообще примерещилось.
– Ты и я. Вот дверь, – сказал тот, указывая куда-то за спину Алекса. Алекс повернулся. Дверь и правда была, точнее появлялась трещиной на каменной стене. Трещина ползла, очерчивая прямоугольник, и стальной скобой выросла на нем ручка.
– Нам велено сидеть.
– Ну и сиди себе, – ответил Джек и дернул за ручку. Дверь открылась беззвучно. – Если боишься. Только вот страх убивает.
С каждым шагом голос, пробравшийся в сон Джека, становился громче. Этот голос походил на урчание старого экскаватора, который изредка появлялся на свалке и елозил по кучам, расковыривая слежавшиеся слои. Пару раз ковш выволакивал огромные блоки и древесные стволы, которые, впрочем, бросал тут же, заставляя наново тонуть в мусорных зыбях. А однажды машина сама провалилась и застряла. Мотор ее ревел, лапа с ковшом дергалась, а рабочий орал песни.
– Ты туда не вернешься, – сказал Вёлунд на языке, которого Джек не знал, но меж тем понимал распрекрасно.
– Почему это?
– Зачем тебе возвращаться? Что там есть?
– А что есть тут?
Джек шел, расставив руки. Обе упирались в железные стены, по которым вились узоры золотых и зеленых жил. От них исходило тусклое сияние.
– Эй! Погоди! Я с тобой!
Шаги Алекса заполнили узкую щель в межстенье, и на миг Джеку почудилось, что эта щель исчезнет, схлопнется, раздавив их, как букашек.
– Не ори! – сказал он.
И Алекс замолчал.
– Так скажи, чего ради тебе возвращаться? – продолжал допытываться повелитель альвов. – Неужто нравится тебе жить среди мусора? Быть отребьем? Обреченным? Неужто не хочешь иной судьбы?
– Какой?
– Спустись. Я расскажу.
– Я спускаюсь, – Джек обернулся – Алекс держался сзади, сжимая в правой руке тяжелую кость, а в левой – огромный кривоватый нож. Вот это правильно, плохо, что сам Джек про оружие не подумал. Хотя у него камень есть. Камень – тоже оружие.
– Тебе ничего не грозит здесь. Иди. Прямо. Затем налево.
Узкая нора вела меж стальных плит, которые то и дело разворачивались коридорами. Снот не соврала про лабиринт.
