Здесь Акбар сделал паузу, а затем твердо и ясно проговорил:
– Несмотря на ваши красивые слова и богатые подношения, я знаю, что многие из вас предали меня. Возможно, и сейчас кое-кто замышляет измену… А теперь каждый, все до единого, поднимите голову, чтобы я посмотрел вам в глаза.
Присутствовавшие военачальники медленно подняли лица. Вид у всех был тревожный, даже у тех, кто был, вероятно, ни в чем не повинен. Невзирая на свой юный возраст, Акбар видел достаточно из жизни своего отца, чтобы знать, что большинство людей жаждет власти. Из тех, что неловко стояли перед ним, кое-кто в холодном поту от ужаса, лишь немногие не допускали мысли – хотя бы иногда – дезертировать из войск Моголов во время восстания Хему.
– У меня есть доказательства того, что кое-кто из вас замышлял заговор против меня. Одно мое слово, и моя стража воздаст вам по заслугам.
Он видел, как взгляды вождей устремились к воинам в черных тюрбанах и зеленых одеждах, стоявшим по обе стороны от возвышения.
– По пути в Лахор я все спрашивал себя, как поступить…
Акбар помолчал. Человек с рябым лицом задрожал.
– Но я молод. Мое правление только началось. Я не желаю больше кровопролития и поэтому решил проявить милосердие. Я забуду прошлые грехи. Но побуждаю вас – равно как и всех моих подданных – присягнуть мне в нерушимой верности. Сделайте это, и я щедро вознагражу вас. В противном случае пощады от меня не ждите.
Акбар поднялся, и подданные снова пали ниц, но он успел увидеть облегчение во взгляде многих. Падишах остался доволен. Голос его был тверд, а слова – точны. И он ощутил свою власть. Один-единственный знак от него, и любого из них немедленно постигла бы казнь. Акбар это знал – знали и они. Очень волнующим было ощущение власти над чужой жизнью, и от этого хотелось быть благородным. Именно по этой причине внезапно – не обсудив ничего с советниками или с Байрам-ханом – он решил простить отступников. Падишах видел, что Байрам-хан сначала удивился его словам, затем нахмурился. Но он, казалось, не понимал, насколько увереннее становился Акбар. Сподвижник Хумаюна все еще видел в его преемнике лишь юнца. И хотя Акбар доверял Байрам-хану более других, коварная мысль закралась в его ум – что, если регент стал настолько одержим властью, что не сможет расстаться с ней…
Падишах все еще был в раздумьях, когда позднее тем же вечером, возвращаясь в свои покои, увидел, что перед дверями его ждет старуха вместе с его горчи[5].
– Повелитель, эта женщина – хаваджасара, хранительница гарема при дворце; она желает говорить с тобой, – сказал слуга.
Глаза старухи, мелкие, как изюминки, все же ярко сияли на морщинистом лице, а на ее губах играла улыбка.
– Я служила твоему отцу, повелитель, и ухаживала за его наложницами, когда он был молодым правителем, – начала она. Затем замолчала, и Акбару показалось, что она внимательно и с интересом его изучает.
– Ты хочешь мне что-то сказать?
Ночь была жаркой и душной, и на юношу навалилась усталость. Непонятно почему, он вдруг почувствовал себя неловко под ее пристальным цепким взглядом.
– Повелитель, в твоем гареме теперь много женщин, которых прислали в последние недели вожди и правители, желающие заслужить твое расположение. Ты сложен так, что многие мужчины могут тебе позавидовать, и любая женщина будет восхищаться тобой. Я подумала, может быть, ты пожелаешь, чтобы я отправила к тебе одну из девушек… или, может быть, сам предпочтешь выбрать кого-нибудь?
