Власть предназначений - страница 17



Вторая рана в моём сердце, внезапным капканом захлопнулась ещё в классе литературы. Дружище, ты представляешь, какая сила перемен может вызвать перемена имени. Удивительная редкость, как и сама Она. Яркая, хлесткая, лесная, хищная и одновременно наивно красивая, новая фамилия окончательно завершила сногсшибательный образ. Образ успеха, власти и независимости. Она пришла сегодня совершенно другой и теперь уже агрессивно красивой. «Ну, что же, теперь у тебя начнётся новая жизнь с такой яркой, известной, хваткой фамилией», – предположила учительница. Не знаю как у Неё, но у меня уж точно началась новая жизнь. Капкан не давал расслабиться, остановится. Я окончательно понял, что влюблен. Серые клетки бешено плясали в диком танце, требуя признания. Пришло время пушкинских цитат:

Так и мне узнать случилось,

Что за птица Купидон;

Сердце страстное пленилось;

Признаюсь – и я влюблен!

Пролетело счастья время,

Как, любви не зная бремя,

Я живал да попевал,

Как в театре и на балах,

На гуляньях иль в воксалах

Лёгким зефиром летал;

Как, смеясь во зло Амуру,

Я писал карикатуру

На любезный женский пол;

Но напрасно я смеялся,

Наконец и сам попался,

Сам, увы! с ума сошёл.

Какими сложными и трудными казались мне эти слова, произнесенные вслух для Её ушей. Признание в любви. Будто прорыв в науке, и нежная взаимность гарантирована. Размечтался я, и что-то похожее на признание выкрикнул, спускаясь с лестницы. Эффект был впечатляющим, но со знаком минус. То есть абсолютно никаким – ноль. Не первый и не последний, много нас таких, мечтающих! И опять почти все с нуля, все заново. Будильник звенит. Новый день сурка. В поисках другого пути к сердцу. И новая идея, идея победы. Победы над Её сердцем. Твоему вниманию дружище, рассказываю.


В одиночку мои попытки были тщетными. И я подумал о своих друзьях. Мальчишки и девчонки, окружавшие нас двоих, с легкостью погружали Её в зону комфорта. Ей нравились уроки физкультуры, Ей нравилось смотреть, как мы играли в футбол или баскетбол, настольный теннис. Особенно с того сентября, когда из жаркого лета, на брег школьной линейки вышли «тридцать витязей прекрасных», и закружили головы девчонкам. Наши плечи слегка раздались, рост прибавился, а голоса загудели, обливая девичьи сердца непонятной приятной истомой. Самое время несчастным объединится и сразится за Её сердце. Пусть выберет лучшего, в огне проснувшейся страсти. И случай представился. Наш гениальный физрук решил организовать общешкольный конкурс среди классов: «А ну ка Парни!» Шансы были только в случае победы! У «ботанов» шансов нет, думали богатыри соседних классов. «Любовь творит чудеса, шансы есть», – думал я, всегда подбадривая команду. Нужна была только победа! И мы взялись за дело. Каждый генерал на своем фронте, а потом все вместе в решающей битве. Вот они мои боевые товарищи.

Я опять возился, опаздывал. Леха опять гудел замечаниями. Бодрый, легкий, одетый с иголочки, с учебниками в пакете под мышкой, после обязательной утренней зарядки на перекладине, он ждал меня в коридоре. Мои ежедневные крики «Уже готов! Иду!», и голый торс в семейных трусах его привычно злили. Вечный критик, мой моральный Белинский. Если бы не Леха, не его критическая осторожность, я может, был бы сегодня калекой. Я не боялся ничего, первым прыгал с самой высокой вышки в воду; подходил к самому краю голой крыши родного дома; обезьяной влезал на самые высокие, тонкие ветки сладкого тутовника; прыгал с трехметровой стены на гору опавших листьев; взбирался на высоченную стрелу самолета, памятника летчикам истребителям; боролся с огнем сухого осеннего бурьяна на уничтоженном временем кладбище, предварительно мной же и подожженного; я нёсся с самых высоких смертельных снежных горок, совершенно не притормаживая перед автодорогой. И Лехина критика всегда берегла меня, предупреждала об опасности. «Не дури, будь осторожен! Давай не будем? Зачем?». И я берег себя, тайно прислушивался к нему, не выкладывался до предела при встречах с опасностями. Но это было в те времена, пока он сам не влюбился. И тут пришло время мне таращить глаза на его геройства. Купание в ледяном пруде, третий этаж по водосточной трубе, драки с соперниками за возлюбленную. Но это уже его история. А сегодня, в день решающей битвы, установленная перекладина, была его фронтом. Он подпрыгнул и на секунду повис. Повис ли? Руки стали сгибаться и подбородок начал отсчитывать количество подъемов. Он когда-нибудь, слышал, что такое гравитация? Точно нет. Его тело жило по своим законам. Формула расчета была разбита. Масса была пятьдесят килограмм, а вес? Вес – минус пятьдесят! К двадцатому легкому подъему наши глаза начали округляться, к двадцать пятому некоторым становилось дурно, на двадцать восьмом, когда он спрыгнул, все лежали в глубоком обмороке. Леха лучший! Домашний турник в дверном проеме бил себя в грудь, хвалился своим предназначением.