– Понадобится, так и против Европы выстоим. Против Бонапарта выстояли, хоть он и ловок в войне был, не чета нынешним.
– Выстоять-то мы выстоим, только ценой огромных, а главное, бессмысленных жертв.
– Что вы предлагаете, Александр Михайлович? Нам плюнули в лицо! А вы предлагаете смолчать и утереться?
– Вот не нужно здесь ваших эпитетов, – раздраженно ответил Горчаков. – Мы не говорим, что ненужно реагировать. Великому визирю в Константинополе вручен ультиматум: Порта немедленно прекращает репрессии в отношении населения бунтовавших провинций и объявляет амнистию повстанцам. Иначе Россия встанет на их защиту.
– И что вам ответили? – с заинтересованным видом спросил военный министр.
– Пока не ответили.
– Ну вот видите! И не ответят.
Возникла пауза, которой воспользовался министр финансов. Он сказал, что денег на войну нет, и не предвидится.
После царь подвел итог дискуссии.
– Вам, Александр Михайлович, – сказал он, – надлежит продолжить усилия по мирному разрешению конфликта на Балканах, а вы, Дмитрий Алексеевич, продолжайте готовить армию к войне без шума и объявления мобилизации.
После этого все собрались разойтись, но царь заметил, как начальник Третьего отделения Мезенцев делает ему знаки.
– Да еще, господа, не расходитесь, – сказал он, – Николай Владимирович подготовил нам доклад. Давайте его выслушаем.
Мезенцев начал говорить, что враг внутренний не менее опасен, чем враг внешний. Он перечислил революционные организации в России, выдал свои предложения по мерам борьбы с ними и попросил увеличить финансирование Третьего отделения.
Министр финансов категорично отверг эту просьбу, приведя типичный для своей должности аргумент: денег нет.
Остальные его поддержали. Революционная опасность не казалась им настолько актуальной.
Через день пришла депеша от русского посла в Константинополе Игнатьева. Турки согласились с ультиматумом России. Горчаков немедленно сообщил об этом царю. Казалось, что балканский конфликт на этом исчерпан.
***
Но неожиданно для всех, сербский князь Милан Обренович объявил войну Османской империи. Его поддержал черногорский князь Никола Негош.
Для любого здравомыслящего человека это был безумный и ничем не оправданный шаг. Здравомыслящие люди просто не знали, что князь Милан получил заветный миллион франков, переданный ему британским премьером Дизраэли через английского агента в Белграде.
Не знал этого и Никола Негош. Милан Обренович на личной встрече убедил своего соседа, что им обещана помощь России в случае, если они начнут войну с турками.
– Русский император уже прислал мне своего генерала Черняева, – сказал он, – и я намерен поставить его во главе сербского войска.
– Какой бы ни был генерал, но его одного недостаточно для победы над турками, – возразил черногорский князь.
– В этом вы правы. Но, кроме этого, к нам идет пятитысячный отряд отборных русских воинов. И еще, у меня твердое заверение русского канцлера. Россия выступит на нашей стороне после первых наших боестолкновений с османами.
Аргументы князя Милана показались убедительными для князя Николы, и они договорились объявить войну одновременно.
Война обернулась для Сербии катастрофой. Едва сербское войско вступило на земли Османской империи, как получило мощнейший отпор. Турецкая армия на этом направлении превосходила сербов и по численности, и в вооружении. Сербы ринулись в отступление. Под угрозой оказался Белград.
