— Да, — его голос звучит бодро и радостно, так что я отбрасываю мысль о том, что могла его отвлечь от важного дела.
Да, отношения у нас немного странные. Мы словно чужие друг другу.
— Привет, — говорю в трубку. — Ты сможешь меня забрать? Я в больнице, бабушке стало плохо и…
— В какой ты больнице? Я приеду так быстро, как только смогу.
Называю ему адрес, а затем передаю маме телефон и снова попадаю под шквал нравоучений. Папа преимущественно молчит, но маму не перебивает, значит, поддерживает все ею сказанное. А говорит она много. О том, что у Артема, между прочим, можно было бы попросить денег “в счет зарплаты”. О том, что увольнение — не выход, тем более сейчас, когда наше положение так шатко. Сбежать не выходит, поэтому вынужденно все это слушаю и лишь киваю головой. Идея сбежать на необитаемый остров кажется мне спасением, но на билет мне не хватит денег, поэтому слушаю дальше.
Заканчивается все тем, что Гадаев — прекрасный и понимающий человек. Он едва ли не эталон мужчины. Уверена, если бы Никита не был сыном ее подруги, мама бы не задумываясь сбросила его со счетов и велела присмотреться к Гадаеву. Такой мужчина пропадает. Решительный, дерзкий, горячий…
Та-а-а-к! Мои мысли ушли явно не в ту сторону.
Переключиться позволяет подъехавший автомобиль Никиты. Я, изрядно к этому времени пропитанная нравоучениями и “идеальным” Гадаевым, рада Ника видеть, как никогда прежде. На радостях я даже первая его обнимаю и целую в щеку. Для будущего разговора это даже хорошо.
— Привет, — шепчет мне на ухо. — Как ты?
— Держусь, но за бабушку очень переживаю.
Никита деловито кивает, здоровается с моей мамой, протягивает для приветствия руку отцу. Делает все, что должен делать идеальный зять. Не зря родители его так любят. Непонятно только, почему я к нему так холодна. Впрочем… теперь-то мне это как раз понятно. Если бы Никита за те месяцы, что мы вместе, сумел разжечь во мне то, что удалось Гадаеву за несколько минут, я бы прямо завтра дату свадьбы назначила, а пока…
До сегодняшнего дня я думала о том, как сильно расстроятся родители, когда мы с Никитой расстанемся. Сейчас, конечно, не время. Они только узнали о моем увольнении. Новости о Никите они не переживут.
— Мы поедем, мам… — говорю сразу, чтобы пресечь дальнейшие попытки меня донимать, но мама и не планирует. Все-таки, Никита делает ее добрее.
— Все так серьезно? — спрашивает Никита уже по пути домой. — С бабушкой.
— Говорят, нужна операция и лучше всего сделать ее в Израиле. Там лучшие клиники и врачи. А у нас, — развожу руками, — сам понимаешь.
— Да, — кивает. — У меня есть знакомый кардиолог, я могу поспрашивать, к кому обратиться, но думаю, что хорошие врачи на полгода вперед заняты пациентами.
— Никит… а ты сможешь помочь с деньгами? — спрашиваю и прикусываю внутреннюю сторону щеки.
Просить я не привыкла. Да что там, я даже не знаю, как это правильно делается!
— Не уверен, но постараюсь, — Никита спускает меня с небес на землю. — У меня все деньги сейчас крутятся, свободных очень мало.
— Я отдам, Никит, если получится. За полгода где-то.
О том, что у меня намечается безработица, умалчиваю. Все еще надеюсь найти достойную работу и хорошей зарплатой. Не может же на Гадаеве рынок вакансий сойтись клином.
— Что-нибудь придумаем, малыш, — обещает Никита.
Когда подъезжаем, он напрашивается на чашку кофе. На секс я не настроена, но соглашаюсь. Подумала, что после просьбы о деньгах неплохо побыть немного ласковой. Настолько, насколько это у меня получится.
