Если бы Средиземное море было ровной пустыней, на окраинах которой римляне обладали бы горными цепями Корсики и Сардинии, укрепленными базами Таррагоны, Лилибея и Мессины, итальянскою береговою линиею почти до Генуи и союзными крепостями в Марселе и других пунктах; если бы, с другой стороны, римляне обладали также вооруженными силами, способными по своим свойствам пересекать эту пустыню, в то время как противники их располагали бы значительно слабейшей армией, а потому были бы вынуждены делать большой круг для концентрации своих войск, то истинный характер положения был бы сразу признан, и не было бы слов, достаточно сильных для выражения значения и влияния этой особенной силы. Было бы замечено также, что если упомянутый слабейший противник римлян и мог бы совершить набег, пройдя через эту пустыню, сжечь деревню или опустошить несколько миль пограничной местности; если бы он и мог даже, от времени до времени, перехватывать обозы, то во всяком случае это не поставило бы коммуникации под угрозу. Подобные хищнические операции на море предпринимались во все века слабейшею из воюющих сторон, но они никоим образом не оправдывают не согласного с известными фактами вывода, будто «ни Рим, ни Карфаген не обладали неоспоримым господством на море», так как «римские флоты иногда посещали берега Африки, а карфагенские флоты таким же образом появлялись у берегов Италии». В рассматриваемом случае флот играл роль силы, господствующей в предполагаемой пустыне; но так как элементы этой силы были совсем незнакомы большинству писателей, а представители ее с незапамятных времен являлись, так сказать, особой расой, не имевшей своих пророков, то ее огромное, решающее влияние на историю той эпохи, а следовательно и на историю мира, не было замечено. Если предшествующий аргумент основателен, то столь же нелогично вычеркивать морскую силу из списка главных факторов, определяющих результаты исторических событий, сколь абсурдно было бы настаивать на исключительности ее влияния.
Вышеизложенные примеры, взятые из двух эпох, далеко отстоящих друг от друга во времени (одна из них предшествует рассматриваемому в настоящем труде периоду, а другая следует за ним), иллюстрируют специфический интерес данного предмета и характер уроков, которые дает история. Как замечено выше, последние чаще относятся к стратегии, чем к тактике; они касаются скорее ведения кампаний, чем отдельных сражений, и поэтому дольше сохраняют свое значение. Уместно, в связи с этим, процитировать слова большого авторитета, а именно Жомини: «Когда мне случилось быть в Париже, в конце 1851 г., одна выдающаяся особа сделала мне честь, спросив о моем мнении относительно того, произведут ли недавние усовершенствования в огнестрельном оружии серьезные изменения в способах ведения войны. Я ответил, что они, вероятно, окажут влияние на детали тактики, но что в больших стратегических операциях и обширных комбинациях сражений победа, вероятно, и впредь будет результатом применения тех принципов, которые во все века приводили к успеху великих генералов – Александра и Цезаря, так же как Фридриха и Наполеона». Изучение вышеупомянутых принципов теперь сделалось для флота еще важнее, чем было прежде, поскольку современные паровые суда обладают более значительной и постоянной движущей силой. Наилучшие планы могли оказаться несостоятельными вследствие перемены погоды в дни галер и парусных судов; теперь эта трудность почти сошла со сцены. Принципы, которые должны управлять большими морскими комбинациями, были приложимы к ним во все века и выводятся из истории, но способность действовать на основании их, совсем или почти не считаясь с погодою, есть приобретение недавнего времени.
