– Покорнейше прошу милорда спикера поставить на голосование вопрос о прекращении комментария, – сказала мне Амелия. – Громкое одобрение и утвердительные выкрики на министерских скамьях и на скамьях оппозиции. Я рада, – продолжила она, – что вы не всегда все объясняете.
– Да, это мило с моей стороны, – признался я, – и не следует это списывать на невежество. И разрешите мне, как горячему поклоннику команды Кента, сказать «ты зол, но люди злей», – добавил я, видя, как вывели из игры моего любимого отбивающего.
– Хороший был мяч.
– Да он и ребенку под силу, – посетовал я. – А этот старикан позади нас мог и проглотить его ненароком – и не заметить. Но куда там, мячик мимо пролетел невозвратимо; я за ним – его уж нет…[52]
– Бедненький мой! Какие нехорошие люди – мячик отобрали! Немедленно следует проверить площадку.
По окончании иннинга мы вышли на площадку и остановились у калитки, решая, с какой стороны поставить Амелию. Она хотела в северо-восточном углу – там ветер в помощь. Но калитка здесь полуразрушена, так что Амелии лучше встать напротив – у павильона, тогда у нее будет фора на подаче. К тому же от той калитки мячу трудно вылететь за пределы площадки.
– Кстати, я неплохо играю, – сказала она.
– Я как-то раз сделал семь пробежек, – вставил я. – Не подумайте, что я хвастаюсь, но факт есть факт.
– Я вообще-то боулер.
– У меня тоже подачи хорошие. А скорость такая, что по сравнению со мной Джеймс Кинг[53] – ужасный тихоход. И Кутц[54] – черепаха.
– Давайте соберем команду и переедем в Америку, – предложила Амелия.
– Идет! Я приглашу Чарлза Фрая[55]. Будем играть против Бо-о-стона.
– Вы думаете, что Бостон – единственный город в Америке?
– Нет, что вы, – сказал я. – Еще есть Ну-у-Йорк. И против них сыграем, если будете хорошо себя вести.
– Раз уж вы надо мной насмехаетесь, то на подачу вам не стать.
– Простите, – взмолился я. – Под простой, но честной личиной и гадкими манерами я прячу доброе сердце. Так что даруйте мне прощение и позвольте начать игру.
– Очень хорошо. Кстати, не забудьте написать об этом в «Дейли мейл».
На том и порешили, и я тотчас же сел выполнять обещание. Вот какая в тот же вечер вышла телеграмма:
«Отправлено со стадиона «Лордс». Погода великолепная. Мы с Амелией играли замечательно. Весь день для меня существовала только одна девушка. Только одна – достойная упоминания. Она просто очаровательна. Потом она пила со мной чай. Хорошая должна быть партия. Но кто же знает…»
В десять часов утра я сидел на берегу пруда в моем загородном поместье. (Конечно, десять утра – это не рано утром.) Над водой висела легкая дымка, предвещая жаркий день, и я без сожаления размышлял о нелегкой судьбе миллионов спешащих на службу людей.
Есть что-то обворожительно порочное в попусту проведенном утре. Утро, как утверждается, предназначено для работы. День – если средства позволяют – для отдыха, но скорее всего – для работы. Вечер – вероятно, для развлечений и выхода в свет, но почти наверняка – тоже для работы, если, конечно, хочешь стать лорд-мэром. Но в любом случае – в любом! – для работы именно утро.
Теоретически утро – самое занятое для меня время. Примерно в девять завтрак, потом часа четыре плотной работы вплоть до обеда. Сколько раз я представлял себе эту картину! Для моего богатого воображения это не составляет труда. Но… понимаете, «Лордс» совсем недалеко, Джессоп
