До моих ворот остается совсем чуть-чуть, и тут из тени выдвигается туша. Я едва сдерживаю крик.
– Нет-нет! – Мужчина успокаивающе вытягивает руку. – Простите! Вот черт! Простите… Я вас напугал? Идиот! Простите…
Я шарахаюсь мимо, и он, пропуская, немедленно отходит в сторону. Меня обдает запахом мятных леденцов, чая, незнакомого кондиционера для белья.
– Извините, – выдыхаю я, когда нас уже разделяет калитка.
– Это вы меня извините! После того что вы перенесли, нервы у вас, наверное, разбиты в хлам!
– Вдребезги, – смеюсь я.
Теперь его можно как следует разглядеть. Чуть выше меня ростом, вьющиеся волосы; густые, спутанные брови; большие карие глаза, завораживающие, с чуть опущенными уголками, лукавые… похожи на… чьи же?… Точно, глаза Майкла Пейлина!
– Да, вдребезги. Какой еще «хлам»? – Комичная удивленная гримаса. – Еще раз простите, что я вот так выскочил… – Мне навстречу протягивается рука. – Джек Хейуорд. Я вам звонил.
Киваю, жму руку:
– А, «столкновение двух миров»?
– Да-да! Решил явиться к вам собственной персоной и попробовать уговорить на интервью. Интересная ведь история… Я еще кое-что разузнал. Я – вольнонаемный журналист, фрилансер, свободный художник, гоняющийся за удачным сюжетом. Будьте моим счастливым случаем! – И он умоляюще разводит руками.
– А нормальную работу найти не пробовали? – не очень-то любезно спрашиваю я.
– Пробовал. Вы в курсе, что туда надо являться каждый день? А еще носить галстук и сидеть за столом?
– Да вы что?!
– Представьте себе! Единственное развлечение – офисные сплетни у кулера… Но вот вы, например, давно к кулеру за общением бегали? Кто там сейчас тусуется? Народ вымер… Ни-ко-го! Разве что какой-нибудь сухарь из бухгалтерии водичку попьет… Говорю вам – тусовка приказала долго жить.
– Может, вы не к тем кулерам бегаете? – Мне уже весело, хотя ноги продолжают пятиться к дому.
– Ну прошу вас…
– Я с ног валюсь… Да и сказать мне нечего!
– Пожалуйста! – не отступает он.
Как можно отмахнуться от человека с глазами Майкла Пейлина? Я достаю ключи:
– Может, позже. Пусть все немного уляжется.
В восемь вечера звонит Филипп. К ужину он не вернется, день выдался тяжелым. Даже говорит и то еле-еле – устал, сплошные нервы… С воскресного обеда мы почти не общались. Он повел себя так бессовестно со своими родителями, что я потом с трудом смотрела в его сторону. Весь обед мой муж не отрывался от телефона, то и дело выходил из паба позвонить, а возвращаясь, молча сидел, уставясь в стол, словно болтать с нами было выше его сил. Я люблю Филипповых родителей, вот только его мама, Маргарет, совершенно не умеет за себя постоять, шарахаясь от малейших конфликтов как от чумы. Она просто улыбалась как ни в чем не бывало. А Нейл, работавший директором школы еще в те времена, когда знания ценились выше внешности, пустился в бесконечный экскурс о том, откуда взялось название того или иного паба. Я же отдувалась за двоих и, стараясь хоть как-то сгладить невнимание Филиппа, поддерживала разговор, то и дело вставляя: «Ух ты!» и «Нет, не знала!» От отчаяния хотелось выть. Когда ужин закончился, мы с Маргарет остались за столиком вдвоем, и я извиняющимся тоном произнесла:
– Мне так неловко за Филиппа… Вы уж извините…
Она подняла глаза, и мне показалось – вот сейчас, сейчас она спросит… Как же мне хотелось все выплеснуть, ощутить на руке ее успокаивающее поглаживание – хотелось безумно! Пожаловаться на то, что Филипп отдаляется от меня, уходит, уплывает… и как я этим напугана. Но… Вновь заигравшая на ее губах улыбка, короткий бодрый смешок:
