– Извини.
– За что?
Ответить Денис не успел – зазвонил телефон Штукина. Это звонила Снежана:
– Привет.
– Привет.
– Мы сегодня встречаемся? Чтобы дружить?
Валерка обвел взглядом кабину и подумал о том, что почти незнакомой девушке из Таллинна ничего не объяснишь, тем более по телефону. Как такое объяснить?
– Я… У меня проблемы. Серьезные. Я не знаю еще, когда освобожусь.
– Жаль, – сказала Снежана. – Я ночью уезжаю к себе обратно. Счастливо тебе. Если еще раз приеду в Петербург – я тебе позвоню. Если только…
– Если номер телефона не забудешь?
– Нет, если… неважно. Ну, пока.
И прежде чем Валерка успел хоть что-то сказать, в трубке запиликали гудки отбоя.
– Понятно, – вздохнул Денис. – Это та, в которой ты еще не разобрался? Из Эстонии?
– Да, – кивнул Валера.
Волков усмехнулся:
– Она не спросила, что у тебя случилось, не надо ли чем-то помочь?
– Нет. Мы только вчера познакомились.
– А какая разница: вчера, не вчера. Она себя этим сдала. Ты сказал – проблемы, и ей сразу почуялась опасность – для нее. Женщины… Не бери в голову, считай, что тебе еще раз сегодня повезло. Естественная проверка на вшивость. И она ее не прошла. Хорошо, что ты узнал об этом сразу.
– Да уж, – отозвался Штукин. – Просто замечательно. – И тут его неожиданно быстро и очень гулко вырвало. Валерка даже удивился – ему ведь приходилось выезжать на разные трупы: на гнилостные, на расчлененные, один раз даже на пролежавший больше недели в ванне…
– Ничего, – сказал Денис. – Это нормально. Это нормальная реакция нормального организма.
Штукин отплевался от блевотины, отдышался и тихо пробормотал:
– Нормально. Так нормально, что и в Господа нашего уверовать можно.
– А вот этого не надо! – скривился Денис. – Он-то тут точно ни при чем. И вообще, должен тебе сказать, что народ у нас не религиозен, а чудовищно, дико суеверен. Как в Средневековье. Даже хуже. Гороскопы в модных журналах наголову разбили Библию. У меня много знакомых, которые носят кресты и ходят в церковь. Гороскопы они читают, а Библию – нет. Ничего удивительного – гороскопы ближе, понятнее, простым языком написаны… Серость выдается за набожность. А я вот – крест не ношу, но к Христу ближе… Врубаешься?
– Угу, – кивнул Валера. – Я тоже по церквам не хожу. А сейчас вот как-то потянуло.
– Это эмоция. «Бессилие и страх человека перед дикой природой…»[7] Их начавшийся было богословский спор прервали шаги на лестнице. Они замолчали, а через несколько секунд голос с характерным вологодским говорком спросил:
– Живые есть?
– Есть, товарищ сержант, – отозвался Штукин, узнавший по голосу сотрудника из своего родного 16-го отдела.
– А кто это говорит? – удивленно спросили с лестницы.
– Говорит Москва! – рявкнул Денис, пытаясь очистить руки от липкой засыхающей крови. – Открывай быстрее, а то мы закапризничаем!
Сержант что-то буркнул в ответ, но что именно, разобрать было трудно, так как на лестнице сделалось вдруг как-то сразу очень шумно от топота множества ног, шума открывающихся дверей в квартирах соседей Дениса, каких-то женских причитаний, трезвона мобильных телефонов, ругани и множества других звуков, сопровождающих в таких случаях появление сотрудников милиции. Штукин не чувствовал даже раздражения. На него навалилось тупое равнодушие, он встал, стараясь не наступать на тех, с кем еще совсем недавно разговаривал и смеялся. Зашатавшись на одной ноге, Валера уперся в стенку лифта рукой – и в ладонь впился острый кусочек пластмассы, торчавший из пулевого отверстия.
