Внучка Велеса. Боги, духи и герои славян - страница 22

чтобы ветер не трогал.

И ничего не сделает,

пусть они поживут.

Только Стрибог резвиться,

осенью этой снова,

То налетает дерзко,

то отойдет тайком,

Листья опять на ветках,

грозный зол и взволнован,

– Кто это с ним играет,

кому это все нипочем?

В полночи затаился,

молча на клен взирает,

Ежик и медвежонок,

снова там при луне

Листья пришили к веткам,

умаялись, отдыхают,

песенки распевают

в полночи, в тишине.

Что с ними делать было,

молча махнув рукою,

Грозный властитель ветра

мечется и молчит.

Ежик и медвежонок

за листья теперь спокойны,

Да и у клена нынче

вовсе не голый вид…

– Видишь, как все красиво, —

твердит в тиши медвежонок,

Осень – такое чудо,

хочется только спать.

Славно мы потрудись, —

ежик твердит спросонок,

Листья им машут с веток,

осень в лесу, благодать.

Перед тем как заснуть в пелене снегопада,

Затеряться в метели, забыв о тепле,

Танцевала Ажбета, и свет листопада

В этой музыке дивной пробьется ко мне.

Это просто усталая осень дарила,

Нам эротики прелесть, забыв о дождях,

Это дивная ведьма над миром парила,

И стремились мы к ней, что печали и страх.

Что с тобой, ты придумана мой и воспета,

Но сегодня не я, это ты в тишине

Свои дивные сказки слагаешь, Ажбета,

И сокровища снова откроются мне.

Будет там и любовь и мечта, и отрада,

Мы по листьям с ученым котом побрели

В тишину и покой засыпавшего сада,

Только в небо смотрели, и нам до земли

Больше не было дела, эротики нега

И веселая песня Стрибога вдали

Что осталось —лишь танец забытого снега,

Поздней осени прелесть понять мы смогли.

Перед тем как заснуть, затеряться, забыться,

В ожиданье весны, в ожиданье тепла,

Ты явилась, чтоб в танце беспечно кружиться,

Ты из снов и сомнений сюда к нам пришла.

И теперь никакая другая богиня

Не способна тебя от меня отлучить.

Там, где Русь, там живет и поет Берегиня

Все метели способна она укротить.

И черной пантерой по белому снегу,

Проносится зрелость моя виновато,

Врезается в синее небо с разбегу,

Летит, позабыв притяженье куда-то.

Я знаю, в объятиях дивной пантеры,

Останется нынче юнец и старик,

И будут им сниться ночами химеры,

И стан ее гибкий и яростный рык.

И что все земные сознанья для страсти,

Когда развалилась на белом снегу,

И в этой стихии и яростной власти,

За нею там барсы покорно бегут.

И лишь зарычит, говоря о прощанье,

И больше не станет гоняться за страстью.

И черной пантерой душа так отчаянно

Стремится и к свету, и к неге и к власти.

Останутся кошки в плену ее снова,

Останутся в ярости волки степные,

А мир так испуган, а мир так взволнован,

Пред грацией этой пасуют иные.

Судьба моя черной пантерой несется,

Забывшая свет, презиравшая ласки.

И снится ей снова погасшее солнце,

И смотрит на мир с торжеством и опаской.

Она цвела упорно до мороза,

Страх потеряв, чего еще бояться?

Прекрасная, изысканная роза,

Морозу продолжала улыбаться.

Когда Кащей пронесся над полями,

От древней дикой лютости зверея,

Над белыми, холодными снегами,

Вдруг роза заалела, для Кащея.

Сначала он виденью не поверил,

Умерил пыл, спустился к ней поближе,

И боль, и ярость вдруг в душе Кащея

Обнажена: – Люблю и ненавижу…

Коснулись пальцы скрюченные розы,

Глаза его бесцветные слезились,

И тихо побелела от мороза,

И лепестки от холода скрутились.

– Вот так весь мир, – хрипел Кащей устало, —

Меня завидев, умирал внезапно.

Но роза и жила и трепетала

В каком —то сне и пламенном азарте.

Чудовище становится добрее,