Внук Персея. Сын хромого Алкея - страница 3

Кто герой, тот найдет.

Ничего не зная о заботах, родившихся вместе с ним, малыш Хрисипп рос здоровым и счастливым. Нимфа редко гостила во дворце – тень деревьев она предпочитала крышам домов. Дитя резвилось подле матери, играя на руках сатиров, засыпая на коленях дриад. Сейчас лишь безумец сумел бы представить Хрисиппа во дворце, с венцом на голове, отдающим приказы челяди. Но годы летят вихрем, и воображение безумца завтра способно обернуться правдой жизни.

– Давай, – сказал Атрей.

Фиест достал нож.

Нет, не смолкли птицы на ветвях. И лик Гелиоса не омрачился, надвинув тучу-шапку. Все осталось по-прежнему. Плясала в горах нимфа Аксиоха, вела хоровод с подругами. Убрел искать утех молоденький сатир, которому поручили следить за ребенком. И Зевс-Защитник не воздел громовой перун, желая воздать убийцам полной мерой.

– Чего ждешь? – спросил Атрей.

– Тебя, – ответил Фиест.

Хороший нож был у Фиеста. Длинный, тонкий, хищный. Этот нож, похожий на иглу, сын Пелопса купил на рынке у черномазого моряка, а тот утверждал, что привез клинок из далекого Баб-Или[7]. Врал, наверное. Атрей с полгода завидовал брату, пока не обзавелся заморской редкостью – серпиком из Черной Земли, похожим на клюв филина.

– Вместе, – сказал Фиест, присев на корточки.

– Боишься?

– Опасаюсь. Я его убью, а ты вывернешься чистеньким.

– Кто мне поверит?

– Поверят. Ты дашь клятву в храме. Ведь дашь, правда?

– Я и так дам клятву. Думаешь, побоюсь?

– Так тебя боги накажут.

– Ладно. Будь по-твоему.

Атрей встал на колени.

– Сердце.

– Горло.

– Договорились.

– Тело бросим в колодец?

– Да.

Игла вонзилась в грудь малыша, легко скользнув меж ребрами. Клюв разорвал жертве глотку. Это было в характере братьев. Фиест полагал себя человеком тонким, можно сказать, изысканным, и лишней крови не любил. Будь его воля, он сражал бы врагов цветком лилии. Атрей же считал, что настоящий мужчина ест мясо сырым, а вопль насилуемой девственницы слаще вздохов любовницы. Впрочем, Золотому Жеребенку не было дела до разницы во взглядах Пелопидов. Он ушел во тьму Аида счастливым – из сна в сон.

Далеко в горах закричала нимфа Аксиоха.

Матери нутром чуют.

– Так прямо и зарезали? – Сфенел скорчил недоверчивую гримасу. Игра теней превратила лицо младшего Персеида в глиняную маску. Такую мог бы слепить ваятель, пьяный до изумления. – А на базаре врали, что ублюдка задушили. Войлоком.

– С каких пор басилей Тиринфа доверяет сплетням? – Электрион прищурился, словно сидел не в сумрачном мегароне, а на холме в знойный полдень. Слова брата про ублюдка пришлись ему не по сердцу. Микенский ванакт и сам имел внебрачного сына – правда, не от нимфы, а от фригийской рабыни – которого признал и держал во дворце, как законного. – Что стряслось в Писе, ведомо лишь богам. Хочешь, отправлю посольство к Дельфы? Закажем оракул…

– Оракул? – возмутился Сфенел. – Это ж два-три месяца…

– Вот-вот. А время не ждет.

– Пелопс в гневе: он потерял сына. Любимого сына. Глупо подбрасывать дрова в костер его ярости. Выдадим ему убийц – и пусть судит их сам. Это его сыновья и его право. Никто не станет пенять нам, что мы отказали в приюте братоубийцам.

– Никто не станет пенять Тиринфу! Но распоследняя потаскушка упрекнет Микены! И будет права – закон гостеприимства свят. Я уже принял гостей в своем доме.