Творческая жилка досталась мне в наследство
Знаю по фотографиям, до моего рождения бабушка и дедушка занимались в самодеятельном народном театре и выступали в драматических спектаклях в том же Доме Культуры. Не знаю, было ли это редкостью в то время.
Меня театр «достал» на последнем курсе института. Занималась в театральной студии и выступала в нескольких спектаклях. А потом, когда мои дети пошли в первый класс, я сама создала театральный кружок и у них в классе. Четыре года в начальной школе мы делали выпускные спектакли. Бабушка тогда еще была жива, но очень плоха… Наших бенефисов уже не могла видеть…
Детство мое до пяти лет отмечено следующими творческими вехами. Я научилась читать, писать, считать и, внимание, играть в «очко». Причем, именно играя в эту карточную игру, бабушка научила меня счету. Тоже творческий подход!
Конечно, все мои достижения – наполовину бабушкина заслуга: она открывала передо мной дверцы неведомых дел.
После провала попытки счастья в детском саду, мы с бабушкой воссоединились и от радости продолжали делать с удвоенной скоростью кучу разных интересных дел просто так, не называя это уроками. Это была игра! Квест, как говорят сейчас.
Несостоявшаяся в «детсадовской социализации», я ни разу в жизни не испытывала проблем с общением ни со взрослыми, ни со сверстниками. Наверное, бабушке в полной мере удалось открыть мне меня, запустить мое мышление и не создавать тотального контроля. Оставалось только добавлять постоянно содержания в меру взросления.
За этим дело не стало. Книги из домашней библиотеки я «засасывала» мгновенно и без разбора. Надо сказать, книг у нас было два шкафа. Они закончились для меня быстро, еще до школы. Мозг, казалось, впитывал из воздуха новое.
Может, это произошло потому, что меня никогда не наказывали в детстве? Просто моя маленькая семья из мамы и бабушки очень любили меня такую, какая я есть.
Еще одно трепетное воспоминания из тех лет. Как я дома «форсила» в маминых «подвысках». Это были белые туфли на настоящих шпильках! Мама купила их к заводскому «Ситцевому балу» в канун Нового года. Рукодельница-бабушка сшила маме настоящее бальное платье из ситца с пышным «газовым» подъюбником, как у Людмилы Гурченко в фильме «Карнавальная ночь».
Облако розового цвета! Я в этом платье утопала по макушку, поэтому надевала только «подвыски», влезая в них прямо в белых фетровых валенках, чтобы не потерять в танце. На руках красовались связанные бабушкой белые кружевные перчатки. Маме они были по локоть, а у меня вся рука по плечо утопала в кружеве. Чтобы не соскальзывали, бабушка булавкой цепляла их к моей тепленькой жилеточке с карманом-кенгуру и вышитой на нем обезьянке Чичи.
Я, громыхая и волоча по полу туфли на шпильках, вертелась, приплясывая перед зеркалом, ощущая себя Принцессой или Золушкой на балу!
А бабушка почему-то смахивала что-то из глаза, глядя на мой феерический танец, и поглядывала украдкой на дедушкин портрет, который, сколько себя помню, всегда стоял на тумбочке у изголовья ее кровати. Как бы спрашивала одобрения у своего мужа, так ли бережет его внучку…
Много лет спустя она рассказала мне, что перед операцией, вероятно предполагая, что не вернется, он попросил ее беречь меня пуще глаза. И на моем портрете, сделанном в фотоателье, написал стих для меня, который я написала на первой странице этой книги.
