– Пахнет мочой, – заверила Маша.
– По сравнению с нашим запашком, это – освежитель воздуха.
Девушка усмехнулась, пуская дым по поверхности холодного пола.
– У меня к тебе есть один вопрос, – начал Кирилл.
– Какой?
– Я тебя вчера слюной не испачкал, когда ты меня за руку взяла?
– Нет, но выглядел ты, скажем прямо, не очень.
– Я старался себя держать в руках.
Они оба опустили головы и лёгкие улыбки появились на их лицах.
– Тогда у меня к тебе тоже вопрос.
– Давай.
– Зачем на самом деле пришёл?
– Тебя увидеть.
– Зачем?
– Мне с тобой хорошо.
Она подняла глаза, но он продолжал смотреть, поражая искренностью и непосредственностью.
– Правда влюбился что ли?
– Не знаю. Наверное. Просто хорошо с тобой. Как дома.
Она тоже решила не отрывать взгляда.
– Как всегда говоришь правду?
– Да.
Молчание и новый поток ветра за стеной, приводящий в движение траву.
– Но один раз я соврал.
– Когда?
Кирилл ещё раз затянулся. Скрытая тайна его на сейчас не тревожила.
– Я попал сюда не из-за передоза.
Маша молча продолжала слушать.
– Я убил своего отца. И хотел убить себя.
– Как?
– Оставил открытым газ. Отец спал в стельку пьяный, так и помер. Меня откачали.
Глаза парня машинально обратились к лунному изображению на небе. Ему хотелось знать – почему об этом сейчас так легко говорить.
– По решению суда меня доставили сюда с диагнозом маниакально-депрессивный психоз.
– А твоя мама?
– Погибла ещё раньше. Несчастный случай…
Маша не задавала больше вопросов. Она словно моментально всё поняла. Она протянула руку и коснулась локтя Кирилла, надеясь, что этот жест всё ещё может помочь.
– Я тебе тоже соврала, – глаза показались стеклянными, – у меня не лежит здесь мама. Здесь я – пациентка.
– С чем?
– Эпилепсия.
Кирилл понял, что и настоящую боль он уже давно не ощущал.
– Кажется, это наследственное. У папы диагностировали два года назад раковую опухоль головного мозга. На фоне этих событий мама сошла с ума. Отец умер, а мама ушла в глубокое помешательство и тоже вскоре скончалась. Центр терморегуляции был нарушен, её мозг сварился.
Маша говорила словно в поддержку, но Кирилл в этот момент больше всего сострадал ей.
– Так что у меня тоже никого не осталось.
Ни он, ни она не могли поверить в столь невероятное и ужасное совпадение. Они молчали, но лишь потому, что без слов понимали друг друга.
– Неужели у жизни настолько плохое чувство юмора, – уткнулся глазами в пол Кирилл.
– Зато у судьбы оказывается хорошее, – дополнила Маша.
Птицы запели громче и звёзд за окном стало больше.
– И как ты с этим справляешься? – спросил он.
– Никак. Я свыклась с мыслью, что то, что происходит, просто происходит. Без особого значения, смысла. Покончить с собой мне не дают заложенные родительские установки, а жить нормальной жизнью не позволит моё заболевание. А ты?
– Тоже никак. Я ведь сюда пожаловал с неудачной попыткой суицида.
Она с нарастающим интересом рассматривала собеседника.
– Ты не похож на суицидника, который бежит от жизни. Это ведь правда?
– Нет. Это чувство вины.
– За отца?
– За мать.
Они достали по ещё одной сигарете.
– Когда умер папа, я наглоталась его таблеток и слушала группу Crystal Castles. Даже не плакала, – призналась Маша.
Кирилл усмехнулся.
– Я с ними в наушниках засыпал, когда дома оставил все газовые конфорки открытыми.
– Серьёзно?
– Да. Кажется, их треки могут передать самые сильные человеческие чувства.
– Безысходность, – помогла Маша, – она может подарить и свободное от всего счастье, и ничем неутолимую грусть.
