– Пап, – обратилась я к нему. – Помнишь, как мы играли с тобой в детстве в игру? Если я не знала значение какого-то слова, то ты мне давал его определение в виде своего рисунка…
Никакой реакции не последовало. Выражение лица продолжало оставаться безучастным.
– Давай сыграем.
Я сосредоточила на нем свой взгляд, надеясь заметить хоть какое-то изменение. Наверное, я так настойчиво посылала просьбу во вселенную, что отец меня оттуда услышал. Произошло чудо – он моргнул.
У меня перехватило дыхание. Я, чуть не уронив стул, бросилась за листком и пишущим предметом. Миллион неопределённых мыслей кружился у меня в голове. Действовать получалось лишь на автомате. Я скорее прибежала обратно в комнату и аккуратно вложила в одну руку папы карандаш, а в другую листок бумаги на твёрдом планшете. Он сжал кисти. Его глаза оставались прикованными к одной и той же точке. Он ждал. Тут я поняла, что должна выйти из оцепенения и назвать слово. Я знала, что спрошу. Слишком долго я в последнее время рассуждала на этот счёт.
– Пап, что такое человек?
Без каких-либо колебаний он с дрожью в ослабленных мышцах руки поднёс карандаш к бумаге и изобразил то, что хотел. Я решила подождать ещё немного времени, но поняла, что он закончил, когда он положил карандаш поверх планшета. Я взяла рисунок и увидела незаконченный круг. Ничего подобного я раньше не встречала. Я ещё раз посмотрела на рисунок, потом на отца. По его взгляду я убедилась, что картина сознательно окончена. Ответ на вопрос именно так и был задуман. Я весь вечер сидела над рисунком. Гадала и копалась в воспоминаниях что бы это могло значить.
На следующий день я вернулась с новым листом бумаги. Папа беспрекословно взял его снова в свои руки.
– Что такое вселенная?
Папа снова мгновенно приступил к работе, результатом которой оказался точно такой же незаконченный круг.
На следующий день:
– Что такое любовь?
Снова незаконченный круг.
Ещё через день:
– Что такое счастье?
И опять то же определение.
Каждому рисунку я уделяла время. Я понимала, что это не просто совпадение. Папа действительно подразумевает под всеми этими вещами что-то общее и единое. Что могло это быть. Что-то из прошлой жизни? Что-то ощутимое человеком только перед лицом смерти? Или что-то увиденное им в космическом пространстве через стекло иллюминатора? Мама каждый вечер давала понять в своих сказках, что спасённый человек, не отрываясь, изучает вселенную. Его ничего так не интересовало ранее, как прямой контакт с всеобъемлющей пустотой. По её словам, человек смотрит сквозь стекло иллюминатора и улыбается.
Я разглядывала и сравнивала папины рисунки сутки напролет, понимая, что всему существующему в любой реальности есть общее связывающее объяснение. Папа больше не испытывал мучений, он открыл внутри себя что-то совершенно противоположное. Я хотела узнать, что же это. В тот день я шла к нему с главным вопросом: «что такое жизнь?» и обнаружила его в кровати на последнем издыхании. Здравомыслие вернулось ко мне, и я вызвала наконец скорую помощь. Тем утром папа попал в реанимацию, а мама в психиатрическую больницу.
Я принимала все решения автоматически. Осознание беды вытеснялось разумом по защитному механизму. Через приёмное отделение мне удалось узнать, где находится то, куда определили отца. Прямо с порога мне дали понять, что посещения запрещены. Отдав все имеющиеся при себе сбережения санитарке, я узнала, что папа в тяжёлом состоянии подключили к аппарату ИВЛ. Она слышала, как врачи упоминали о поражении опухолью важных центров регуляции жизнеобеспечения в головном мозге.
