Д. Бутурлин, обманутый недобросовестными партнерами, готов был подписать документ, который почти наверняка привел бы его к полному разорению. Его крепостной слуга, прекрасно видя все последствия этого шага, умчался в Воронеж, где гостила жена помещика, ворвался в дом, где был бал, и увез Л. Бутурлину в поместье к мужу, где ей удалось расстроить авантюрную сделку[65].
Журналист А. Слепцов передает трогательную историю о двух сестрах 16 и 17 лет, которые потеряли родителей и остались в своем поместье совершенно одни. Заботу о сиротах взяли на себя старухи-крепостные. Сначала они отыскали и поселили в доме сестер их дальнюю родственницу, а затем старшей нашли порядочного жениха – сорокалетнего вдовца, майора Слепцова[66].
Своего рода «семейные» отношения проглядываются во всех сторонах поместного быта. Скажем, иностранку Вильмот поразила «такая манера»: при входе в барские покои слуги не стучатся, и, следовательно, могут застать бар в любой, может быть и не совсем удобной для постороннего глаза ситуации[67]. Слуг не стеснялись, но не так, как не стесняются мебели, а так, как не стесняются своих домашних. Были, конечно, в подражание Европе, попытки дистанцироваться от слуг. В. Селиванов пишет о своем дедушке Павле Михайловиче, у которого лакеям полагается ходить неслышно и никогда не поворачиваться к господам спиною, но сам же мемуарист и оговаривается, что «у скромных деревенских помещиков это было необыкновенно»[68]. Еще один показатель таких полусемейных отношений – широко распространенная грамотность дворовых. Архитектор П. Гусев, будучи крепостным мальчиком, ходил в специальную школу, заведенную помещиком Хлюстиным, чтобы своим детям «доставить образованных слуг»[69].
Такие близкие отношения постоянно омрачали сами слуги – своей ленью и пьянством. Пьянство дворовых – неотъемлемая примета помещичьего быта и «Божье наказание» помещиков. При большом количестве слуг, работы для каждого из них в доме помещика было в несколько раз меньше, чем, скажем, в обычной крестьянской семье. Ее было не сравнить с трудом в поле, на мануфактуре или даже работой купца, приказчика, управителя. Это сравнительное безделье и близость к водке в помещичьем доме развращали слуг. Н. Муравьев-Карский вспоминает эпизод, когда они с братьями, отправляясь в армию, заехали в отцовское пустующее поместье. От радости, что явились молодые господа, «к вечеру перепилась почти вся дворня, причем не обошлось без драк и скандалезных происшествий, в коих нам доводилось судить ссорившихся и успокаивать шумливых убедительными речами»[70].
Колоритнейший персонаж – повар Дмитрий, купленный в Москве со всем семейством «за большие деньги» – фигурирует в записках А. Смирновой-Россет. Когда Дмитрий напивался, он выбрасывал приготовленный обед на пол и грозился перерезать всех господ «как куриц». Оставшиеся без обеда господа жевали бутерброды и ждали окончания запоя, пока привязанного к дереву повара обливали холодной водой[71].
Пьянство дворовых было главной причиной наказаний. К ним мы сейчас и перейдем. Но прежде отметим важную подробность: большое число фактических наказаний таковыми не считались ни юридически, ни морально. До середины XIX века наказания вообще применялись «по усмотрению» помещика, и лишь в 1845 году были приведены в систему с введением предельных норм: порка розгами – до 40 ударов, палками – до 15, арест – до 2-х месяцев и т. д.
