Как из триллера, старого, хичкоковского. Она сама была похожа на этих хичкоковских героинь, как будто не из этого мира, не из этой гребанной эпохи. Другая. Слабая. Беспомощная. Её хотелось защитить. Хотелось обнять и сделать так, чтоб перестала трястись.
Хотелось…
Унять ужас в ее глазах. Заменить его на что-то другое.
Макс шагнул к ней, движимый исключительно этим намерением.
Её глаза, словно загипнотизированные, пробежались по его фигуре, задержались на шее, на одежде.
Макс даже не осознал в этот момент, насколько близко к ней стоит. Как так получилось, что он так близко? Как так получилось, что он разглядывает ее, отмечает все крохотные детали?
Разорванный ворот тонкого халата, облепившего грудь. А под халатом ничего нет. Грудь небольшая, соски острые, красивые, видно даже через ткань. Неистово бьющаяся жилка на шее. Следы от грубых пальцев, явно заметные в полутьме. Губы что-то шепчут. Он даже не понял, что. Ладонь выставила перед собой… Узкую, аристократичную. С короткими ногтями. Дрожат пальчики. И губы дрожат. Красивые губы, четко очерченные. В глазах ужас. Расширенные зрачки… Прядка темных волос, прилепившаяся на лоб…
Макс взял ее за выставленную в нелепой защите ладонь, зачем-то шатнул к себе. Наверно, успокоить хотел. Почувствовал в своих руках напряженное хрупкое тело, ее запах ударил в дрогнувшие ноздри. И сразу в голове помутилось.
Она что-то шептала. А затем перевела взгляд на его испачканные кровью пальцы, раскрыла рот.
Макс сжал ее сильнее и поцеловал.
Он потом так и не смог понять, в какой момент произошло отключение в мозгах.
В какой момент он сошел с ума.
Просто все навалилось.
Одновременно.
Горячка драки, еще два трупа на его счету, страх в огромных глазах, дрожащие пухлые губы, запах сладости, корицы и яблок, окутавший его с головой…
А может, все еще раньше случилось?
Еще во время ее первого визита?
Ее гордая осанка, судорожные попытки сохранить достоинство в тупой ситуации, в которой она оказалась. Коленки круглые, притягивающие. Нереально красивые ноги.
Запах…
Взгляд. Тогда – по-королевски холодный. Сейчас – испуганный и умоляющий.
Он не сдержался.
Поцелуй отключил последние ориентиры. Заволок голову, и без того летящую, туманом.
Она сдавленно ахнула, затрепыхалась в тисках его рук, уперлась ладонями в плечи, судорожно пытаясь оттолкнуть. Он это замечал. Конечно, замечал. Но не останавливался.
Целовал, жадно и жестоко кусая дрожащие губы, сжимал, сминая и пачкая кровавыми руками тонкий шелк халата, не давая ей даже возможности отстраниться, не давая ни единого шанса.
Словно черной какой-то метелью накрыло, закрутило, снося голову. И все, что было лишним, выметалось за пределы происходящего. За пределы понимания.
Макс вжирался в покорно и растерянно распахнутые губы, умирая от удовольствия, от черной своей похоти, и не желая тормозить.
