Додумать эти глубокие философские мысли он не успел. У своей машины он увидел напарника и Бэби. Бэби косо зыркнула в его сторону ненавидящим взглядом.
– Тебя Н-негодяев спрашивал, – доложил Коньков напарнику. – Считает, что ты т-тайный агент.
Напарник заметно вздрогнул, даже побледнел весь.
– Не может быть.
– А т-ты что тут делаешь? Н-не уехала? – Это Коньков уже накатился на свою напарницу.
– Забыла перед тобой отчитаться! – Бэби так и жгла: что взглядом, что голосом.
Он отвернулся, сосредоточив внимание снова на напарнике. Тот при дневном свете выглядел не так презентабельно, как вчера ночью. Лицо его было сильно исцарапано и видимо вовсе не ветками густых терновых кустов. Поняв взгляд Конькова, как вопрос он буркнул, отодвинувшись подальше от Бэби:
– Вчера ночью у калитки какая-то дура исцарапала.
Как он ни старался, говорить тихо, Бэби всё равно услышала.
– Дура? Сто процентов Галя! – почти радостно воскликнула она, но и с презрением одновременно. Как всякая маловыразительная девушка она дико не любила красавиц. Да, к тому же ещё и таких, что называют собак человеческим прозвищем. – Главная местная героиня! – добавила она, выразительно искривив свои и так постоянно гнущиеся тонкие губы. – А за что она тебя? Приставал?
– Ещё чего! – растерялся несчастный пострадавший. – Дело как было. Ночевать мне место никто не предложил, так я в зале на кресле прикорнул. Но спать сидя – не комильфо ведь. Ночью спина и шея совсем затекли. Думаю: пройдусь. А по двору шататься я же не буду. Хозяева бог знает, что подумают. К калитке подошёл, смотрю: не заперто. Я на улицу только шагнул, тут голос женский из-за кустов. Там сирень растёт. Вы же видели, наверное. А голос этот прямо поёт, зовёт меня «дорогой, я здесь». Я ещё шаг, а тут, с другой стороны, на меня эта дура прыг со своей собакой на пару. Ногти в лицо мне, как рысь. Еле вырвался. Но если она напала, так значит, что-то ей от меня всё-таки нужно было. А здесь она будет присутствовать, а? А то, если она меня увидит – сразу вычислит!
– Не дрейфь. Я мигом, – Бэби свалила куда-то, со скоростью ракеты.
Она была участливой девушкой, верным товарищем в традициях каскадёров. И Коньков живо представил, как через каких-то полчаса она будет, заботливо суетится у его разбитого, искалеченного тела.
Твои слова, что неизбежность,
Что падающий метеорит.
Сгустит он космоса безбрежность
В дыру, вдруг превратив зенит.
– Да они явно малы! – услышал он сквозь сонм, нахлынувших космических мыслей, как будто отдалённый возглас напарника.
– Плевать! – уже привычно изрёк Коньков, натянув на ноги свою пару роликов. Жали они действительно безбожно, но обречённому Конькову было действительно плевать. Ему было плевать даже на то, как зовут напарника…
– Саша! – как будто подсказала, вернувшаяся пулей, Бэби, потому как её слова относились именно к напарнику. ‒ Вот давай я тебя шелковым шарфом замотаю. Он лёгенький, не переживай. Так Галя тебя не узнает. А потом скажешь, что поцарапался во время трюка.
– Трюка? – переспросил тот, будто опомнившись, и снова заметно побледнел. – Я, честно говоря, на роликах то не очень, – промямлил он, совсем обесцветившись в мел. А с женским шёлковым белым шарфом на шее он стал выглядеть и вовсе неубедительно. Прямо травести какой-то.
«Боится», – бесстрастно констатировал про себя Коньков. Бесстрастно то бишь наплевательски. Но к Бэби он всё-таки претензии предъявил:
