– Сигаретки не найдётся? – промямлил он.
– Не курю, – коротко ответил каскадёр.
– А погреться в машине можно?
– Здесь не особ-бенно то и теп-пло…
– Да ладно, – не дослушал Акулов рваную речь каскадёра. – Перекантуюсь тут немного.
– А Галя моя ещё не выходила? – поинтересовался он через время.
Коньков лишь покачал головой, но, вспомнив её ночной вояж к калитке, мысленно прикинул, а заходила ли она вообще? Докладывать об этом Акулову он не захотел, не испытывая симпатии к этому человеку.
Тем временем движение во дворе заметно усилилось. Здесь уже вовсю вертелись, как в водовороте, деятели киносъемочного процесса, перечислять которых себе дороже. Хотя многих Коньков знал лично, сейчас ему до них не было никакого дела. Надо будет, его позовут и скажут, что делать. Видимо этой же мысли придерживался и Миша Акулов, потому как тоже не предпринимал никаких действий.
Наконец, на горизонте появилась Бэби. И ещё издали Коньков понял: злая, как чёрт!
– Ты, что же это, Конь в пальто, делаешь! Нас всех подставить хочешь! Денег подкосить решил по случаю! – набросилась она на него, заглядывая через окно автомобиля.
После принятия вчерашнего решения, Коньков, конечно, пытался внутренне подготовиться к этому неизбежному разговору, но после первого же вопроса в лоб совладать с собой не смог. От злости на беспардонное влезание к нему в душу, в глазах у него потемнело…
Твои слова, как селя смеси,
Что смыли замок на песке,
Над бездной жизнь мою подвесив
На тонком слабом волоске.
Так и в голове у Конькова прокатился, круша закоулки мозга, поток чёрных мыслей, но, прокатившись, как будто очистил его от всего земного, мелкого, незначительного до микроскопичности.
– А мне п-плевать! – смачно заявил он, пренебрежительно посмотрев в адрес своей коллеги. Этот взгляд должен был означать, что обвинять его в меркантильности верх цинизма.
– Ну, ты у меня попляшешь, – пригрозила Бэби напоследок, завела мотоцикл и стала так бешено наворачивать ручку газа, будто хотела задушить Саню выхлопным дымом.
Коньков вынужден был отвернуться в сторону Акулова и лицезреть тирады другого рода. На Мишу через противоположное окно автомобиля наседала Галя Черняева, одной рукой тыча ему в лицо какой-то писулькой, а другой, удерживая под мышкой свою четырехлапую подружку с таким же, как и у каскадёрши прозвищем Бэби. Им с несчастным Мишей впору желания загадывать, оказавшись между двух одноименных огней.
– Где ты шлялся всю ночь, Казанова! Вот я перехватила послание твоей стервы!
Миша тоже с трудом, но всё-таки поднял оконное стекло со своей стороны.
Галя только и успела, что забросить свою бумажную улику внутрь автомобиля, и теперь отчаянно барабанила своими маленькими кулачками по крыше.
Акулов же развернул бумажку и прочитал в полголоса, написанное там:
– Звезда моя, приди ко мне и сердце успокой.
Я у калитки буду ждать тебя в тиши ночной.
И стоит лишь тебе сказать, я вспыхну, как свеча!
Я не устану тебя ждать, прийти лишь обещай!
– И это обращено мне! – искренне возмутился Акулов. Опустив стекло обратно, он яростно бросился в свою защиту: – Да, это ж ты сама сочинила! Твои фортели! Узнаю почерк!
– Я нашла это в нашей комнате под дверью…
‒ Вот сама туда эту записку и положила! Да, тут даже имени моего не указано! С чего ты взяла, что она адресована мне?
– Что! – Галю от возмущения подбросило, как от взрыва. – Да, я же тебя морду бесстыжую застукала там у калитки. Твоё счастье, что вырваться от меня успел. И опять в отказ! Бэби тебя тоже видела! Бэби, подтверди!
