Войцех пытался думать о своем, но выходила сплошная заносчивость. «Учился с элитой своего поколения, чтобы очутиться упаковщиком! – сердился он. – Умные книжки читал, конкурсы выигрывал. Всё готовился к какому-то бою, в котором после ученья должно быть легко. А оказалось, что ты можешь и знаешь, но это вдруг лишнее, пользоваться своим умом ни к чему, и нужно лишь, не приходя в сознание, раскладывать по ящикам предметы. Может, это я тогда, в университете, перестарался? У других же получалось выезжать то наудачу, то наобум, а мне обязательно надо было через подвиг. Сейчас бы сидел спокойно и радовался, что деньги капают, а извилинами шевелить не требуется. Думать – физически больно. Но не думать ведь, – взвесил Войцех и на том с рассуждениями покончил, – еще больнее».
В каморку кадровика забрел Куба. Если составить карту его перемещений в виде сетей, по которым вычисляют террористических связных, то все ниточки сошлись бы на нем, а его нечеткую фотографию во время перекура пришпилили бы по центру пробковой доски. Куба годился по охвату, но, увы, не по осторожности в агентурной работе. В отличие от Войцеха, он о своем появлении никакими заблаговременными ухищрениями не возвещал. Нарисовался разом посреди комнаты, и, если кто не спрятался, то Куба не виноват.
– Да у вас тут целый столярный цех! – оценил размах заготовок Куба. – Янек, для тебя партийное задание.
– Не смей так шутить. Я сжег партбилет без малого десять лет, – воспротивился кадровик.
– Всегда знал, что ты был попутчиком, а не идейным. Короче, ответственное поручение: в поле разбили шатер (не спрашивай), а ночью ударят заморозки. Установили обогреватели. Никому обледенение с последующим оттаиванием на головы не надо. Теперь как бы не полыхнуло. Посиди ночку, а? – молитвенно сложил руки и округлил глаза Куба.
– Э, нет. Я старый больной человек, голодал в оккупации… Это вы, молодежь, ночами можете не спать, – отбрыкивался Янек.
– Год рождения твой мне известен. Какая оккупация в пятьдесят первом? – разоблачил его Куба.
– Политическая! – не сдавался Янек.
– Демагогию не разводи, пошутили и хватит, – приструнил уже не старика, но мужчину средних лет Куба. – Пойдешь халабуду стеречь?
– Пусть землемер стережет! – учуяв западню, кадровик дернул рубильник и под прикрытием темноты смылся в дверь.
Никто его не преследовал. Куба немного помедлил, будто специально давая беглецу фору, и лишь затем восстановил статус-кво освещенности.
– Делать нечего, Цесик. Шатер тебе сторожить, – потрепал приятеля за щеку Куба.
Войцех резко одернул руку – протест против панибратства и переработок. Но куда больше огорошило притворство Янека. Получается, не было со стороны Войцеха никакого предательства или всё-таки было? Мучиться или не мучиться отобранными пиломатериалами? Верить или не верить во взаимопомощь?
– Значит, войну Янек не застал? – спросил Войцех.
– Городские байки травит, скучно человеку, – пожал плечами Куба.
– Почему он тогда пенсионер? По возрасту еще не пора.
– Полно категорий уходят досрочно.
– Стало было, тоже бывший военный? – предположил Войцех.
– Либо карлик или многодетная мать, – поиздевался Куба.
– Как странно. Про войну обманул, а всё равно помогал строгать, хотя я доски его отнял.
– Давай-ка ты свои быть или не быть в шатре обмозгуешь, – толкал Куба приятеля к выходу. – Я к тебе еще забегу с проверкой.
Одолжив кипятильник у кадровика-дезертира, Войцех нехотя поплелся в штаб. Ох, как спальный мешок приходится ночью в шатре. Опыт гималайских экспедиций снова не подвел. Правда, специального пайка в этот раз не предвиделось. Потому Войцех ограничился кипячением проточной воды и, собрав рюкзак, отправился разыскивать злополучный шатер.
